Страж, стр. 5

Хотела она купить и еще кое-что, например, кофейный столик в гостиную, но решила как следует обдумать этот вопрос. Это должно стать самой важной ее покупкой, а впопыхах можно и ошибиться. Надо подождать, пока вернется Майкл, и маляры закончат окраску кухня, ванной и дверей.

Другим важным событием недели было известие о предстоящей ей новой работе. Элисон узнала об этом в пятницу вечером. Она будет работать со своим любимым фотографом Джеком Туччи. И со своей лучшей подругой Дженнифер Лирсон. Она пыталась дозвониться до Дженнифер всю неделю, но лишь в четверг сообразила спросить о ее местонахождении в агентстве. Оказывается, Дженнифер на неделю уехала из города на съемки и вернется лишь в воскресенье вечером. Создавалось впечатление, будто все ее близкие друзья улетучились из Нью-Йорка к ее возвращению. В воскресенье вечером она снова позвонила Дженнифер. Они проболтали около часа и условились назавтра пообедать вместе перед тем, как идти в студию.

Так что вполне понятно, почему у Элисон было такое хорошее настроение, когда она покинула парк у отеля «Плаза» и вошла в ресторан на 3-й авеню, где Дженнифер уже поджидала ее за столиком у двери, который они заказали накануне.

– Элисон! – закричала Дженнифер, не обращая ни на кого внимания и давя сигарету в пепельнице.

Элисон пробралась сквозь толпу, обняла подругу и села.

– Слишком много куришь, – заметила она с укоризной, кивая на переполненную пепельницу.

– Слишком много для туберкулеза, – улыбнулась Дженнифер, – но вполне достаточно для рака и инфаркта. – Она рассмеялась, откинулась на спинку стула и поинтересовалась, рада ли Элисон своему возвращению.

– Необычайно, – отозвалась та, снимая пальто. Дженнифер достала еще одну сигарету из лежащей на столе пачки.

– Даю тебе две недели – и ты начнешь жаловаться, что перегружена работой, что тебе не доплачивают, что все фотографы – бабники, а руководители агентства – болваны, и ты непременно найдешь себе более интересное и полезное занятие. – Она рассмеялась. – Ни разу еще не видела фотомодели, чье чувство долга не напоминало бы траекторию полета лопнувшего воздушного шарика.

– Я не спорю с тобой, – согласилась Элисон, – но пока позволь мне потешиться иллюзиями.

– А я вовсе не собираюсь возвращать тебя на грешную землю. У тебя есть полное право заблуждаться ровно столько, сколько ты пожелаешь. – Дженнифер подняла глаза на официанта, склонившегося над покрытым красно-белой клетчатой скатертью столом. – Две Блади-Мэри, – заказала она, бросив взгляд на Элисон, которая согласно кивнула.

Элисон взяла папку с фотографиями Дженнифер и принялась листать ее.

– Новые снимки? – спросила она после паузы.

– Так, продукт истерии межсезонья.

– А ты неплохо потрудилась.

– Такова моя тяжкая доля.

– А чего бы ты хотела? – Элисон улыбнулась. – Все трудятся в поте лица.

– Да. Портной, сапожник и пирожник.

– Именно так.

– И даже Майкл?

– Так мне по крайней мере говорили.

– Кто?

– Он сам.

Элисон покачала головой.

– Он ищет сочувствия.

– А у тебя он его не находит.

– Все как-то не было удобного случая. Я уезжала, если ты помнишь.

– Ну а сейчас он дождется от тебя сочувствия?

– Посмотрим. – Что «посмотрим»?

– Просто – посмотрим. – А он тебе сочувствует?

– Мне это не нужно. Дженнифер кивнула.

– Очень романтично.

– Что именно?

– Разлука. Она воспламеняет сердца любовью.

– Другое место она воспламеняет.

– Какое? Печень?

Они рассмеялись.

Вскоре принесли напитки, которые стояли нетронутыми, пока подруги обсуждали некоторые подробности вчерашнего телефонного разговора. Затем они быстро пообедали, поймали, выйдя из ресторана, такси и направились в Вест-Сайд. На 26-й улице такси остановилось, и девушки вошли в обшарпанное здание. Еще одна фотомодель дожидалась в вестибюле лифта. Они познакомились – ее звали Луиз – и поднялись на седьмой этаж, где располагалась студия Джека Туччи.

Съемка длилась несколько часов. – Еще чуть-чуть, – объявил, наконец, Туччи с легким европейским акцентом.

Камера защелкала – раз, два, три.

Перейдя в другое место, Джек поменял ракурс, стряхнул капли пота со своей аккуратной бородки, снова поменял ракурс. Его гибкое тело перемещалось по студии быстро и элегантно. Опытный. Уверенный в себе. Самолюбивый.

– Чуть левее, – скомандовал он, для наглядности махнув рукой. – Выше подбородки! Слишком высоко! Вот так!

Камера защелкала.

– О'кей. Объявляется перерыв на обед. Затем займемся черно-белыми снимками.

Щурясь от яркого света, девушки сошли с подиума и осторожно пробрались через провода и прожекторы к креслам в дальнем углу студии.

Джек установил камеру на треногу и присоединился к ним.

– Сигареты есть? – спросила Дженнифер, Джек достал пачку из кармана рубашки и бросил ее на стойку бара.

Элисон уютно устроилась в старом кресле.

– Кому еще? – предложил Джек, протягивая сигареты. Не получив ответа, спрятал пачку обратно в карман, пошарил в шкафу и извлек оттуда стопку фотографий.

– Хочу знать ваше мнение. – Он передал снимки Дженнифер перед тем, как исчезнуть за дверью.

Спустя мгновение он появился с подносом, на котором лежало несколько сандвичей, стояли банки «Кока-Колы» и бутылка белого вина.

– Черный хлеб – с языком, – объяснил Джек, – белый – с ростбифом. – Он улыбнулся и принялся раздавать еду. – Элисон? – спросил он, когда две другие девушки взяли себе по сандвичу.

– Чуть попозже, – отозвалась она, безвольно свесив руки с подлокотников, и вытянув усталые ноги.

– Ну и как? – Джек кивнул на снимки.

– Ничего, – ответила Дженнифер. Она достала из сумочки очки и водрузила их на свой изящный носик. – Что это за девушка?

– Ты ее не знаешь.

– Фотомодель?

– Нет. Так, одна знакомая. – Он хитро подмигнул.

– Качество потрясающее.

– А до чего все естественно!

– Весьма. Как тебе это удалось?

– Ax, – на его губах заиграла сладострастная улыбочка, – естественное освещение и вуайеризм. Кажется так называется половое извращение, заключающееся в наблюдении за половым актом? Камера – великий сексуальный маньяк. Когда снимаешь обнаженную натуру, необычайно важна фактура объекта, но если она догадывается о присутствии камеры, натуральная прозрачность тела неминуемо теряется. Взгляни на ее лицо. Смог бы я достичь этой чистоты, этой нежности, знай девчонка, что я щелкаю фотоаппаратом? Смог бы я уловить этот бесстыдный нарциссизм? – заметил он, не скрывая восхищения.

И принялся обсуждать вопросы преломления света в фотографии.

Тут-то все и произошло.

Элисон продолжала сидеть в кресле, небрежно перелистывая номер «Вог». Первым делом у нее заболела голова. Почти мгновенно, словно боль была с ней всегда, но лишь не прорывалась наружу. Она сконцентрировалась где-то в глубине черепа. Сначала Элисон удивилась, потом испугалась. Всю неделю она великолепно себя чувствовала. Да-да, последний раз голова у нее болела в то утро, когда звонила мисс Логан. Да это и болью-то нельзя было назвать, так какое-то тупое давление в висках, которое Элисон отнесла на счет нервного перенапряжения. А сейчас что? Всему виной, наверное, многочасовое пребывание в слепящих лучах прожекторов. Но будь это просто мигрень, Бог с ней. Что-то творилось с ее спиной, словно к коже прижали кусок сухого льда. Она в испуге выпрямилась, отшвырнула журнал, подошла к окну и взглянула поверх крыш. Луна в последней четверти, дымовые трубы – вот все, что открылось ее взору. Элисон тряхнула головой, тщетно пытаясь избавиться от боли, затем повернулась к бару и прислушалась.

– Ты уверен, что не смог бы достичь подобного эффекта, снимая профессиональную фотомодель? – спрашивала Луиз. Звуки доносились до Элисон, словно сквозь толстый слой ваты. Они превращались в неясный гул.

И исчезли совсем.

Элисон пошатнулась назад. Оконное стекло задрожало и треснуло.