Страж, стр. 10

– Пожалуйста, – сказала Элисон. Она знала, что этого не избежать, и лишь удивлялась, что Майкл не начал пытать ее раньше. Она готовилась к этому весь вечер.

– Почему ты ушла из дома?

Элисон вопросительно взглянула на него.

– Ты знаешь, что я имею в виду! Элисон блуждала взглядом по комнате, избегая встречаться с ним глазами.

– Я хотела стать фотомоделью, а Нью-Йорк – самое подходящее место для этого. – Заметно побледнев, она нервно накручивала локон на палец.

– Это мы уже проходили. – Майкл подался вперед. – Я хочу знать настоящую причину. Причину, по которой ты ВЫНУЖДЕНА была уйти из дома. Почему за семь лет ты ни разу не навестила свою семью? Почему не позволила мне поехать вместе с тобой в июле? Мне продолжать?

– Я хотела стать фотомоделью, – монотонно, словно под гипнозом, повторила Элисон. Он тяжело вздохнул.

– Отец сделал твою жизнь дома невыносимой.

– Да, ты знаешь это.

– И поэтому ты ушла из дома.

– Если тебе угодно. – Она отвела глаза. – Что ж, скажем так: благодаря этому мне легче было покинуть дом Я никогда это не скрывала.

– Есть что-то еще. Какая-то душевная травма. И на этот раз ты скажешь мне все – Майкл скомкал салфетку и швырнул ее в салатницу. – Твой отец умер, и таиться больше незачем – Он помолчал, ожидая ответа Элисон сидела с каменным лицом.

Он продолжил:

– Что-то сделало тебя фригидной! Мы сумели решить проблему в том, что касается физиологии, но мы так и не добрались до сути вопроса.

Она закосила губу.

– В тысячный раз говорю тебе: я хотела стать фотомоделью, – мягко произнесла она, но в голосе ее чувствовалось напряжение. Эдисон и сама не знала, зачем она отпирается и почему не расскажет ему правду. Но с другой стороны, она столько раз уже повторила ложь, что та как бы приобрела статус правды. Элисон поморщилась. Впервые вранье вызвало у нее отвращение. Она многим обязана Майклу; он с ней намучился, прежде чем сумел разрушить психологический барьер, мешающий ей получать удовольствие от нормальных отношений с мужчиной.

– Что ж, не хочешь, как хочешь, – сказал он.

– Не понимаю, почему тебе не дает это покоя.

– Ты все прекрасно понимаешь. До тех пор, пока ты не расскажешь мне правду, между нами что-то будет стоять, и ты не сможешь до конца избавиться от своего прошлого. Но раз ты еще не готова, я приму версию, будто ты хотела стать фотомоделью. Но с одной оговоркой: на самом деле я этому не верю.

– Ты всегда остаешься юристом, – сказала Элисон, в очередной раз убеждаясь в неспособности Майкла вести разговор, не впадая в риторику.

– Тем и интересна профессия адвоката: берешь факты, перемешиваешь их, добавляешь немного соли и перца и приходишь к выводу, что основной ингредиент как раз и отсутствует.

– Или изобретаешь что-нибудь, чего там и в помине не было. – Элисон взяла со стола веточку сельдерея и начала с ожесточением рвать ее на части.

– Никогда, – резко ответил Майкл. Он сидел, выпрямившись, и барабанил пальцами по скатерти. – Я не терплю домыслов. Логика, только логика.

– И все же тратишь девяносто процентов времени на пустые размышления.

– Я никогда не размышляю впустую. – Майкл достал из кармана тонкую сигару и закурил, откинувшись на спинку стула. Он пристально смотрел на Элисон, его правое веко дергалось, выдавая волнение – Противно смотреть на то, как ты лжешь самой себе.

– Майкл, я…

– Да? Говори.

– Мне нечего говорить, – отрезала она. – Не надо больше вопросов, пожалуйста. Не мучай меня.

Несколько минут он смотрел на нее. Затем взял ее за руку, лицо его потеплело.

– Забудь все, что я сегодня говорил, – попросил он. Но в голосе его еще звучали обвинительные нотки.

– Хорошо, Майкл, – сказала Элисон и отвернулась.

– Я говорю серьезно. – Майкл взял бутылку вина, встряхнул ее, чтобы проверить, осталось ли там что-нибудь, разочарованно поставил обратно и побрел на кухню.

Он возвратился с новой бутылкой бордо и со штопором.

– Знаешь, который сейчас час? – спросил он, вытаскивая пробку из бутылки.

– Нет, – ответила Элисон, не желая смотреть на часы.

Майкл разлил вино по бокалам.

– Три часа, если верить правым часам. – Он виновато улыбнулся. – И примерно три пятьдесят девять и пятьдесят четыре секунды, если верить левым. – Он сделал глоток из своего бокала и замолчал.

– Не знаю уж почему, но я люблю тебя, – прошептала Элисон, поднимаясь со стула. Она подошла к Майклу, присела к нему на колени и ласково обняла его. – Черт тебя побери…

Он бросил выразительный взгляд в сторону спальни, она, улыбаясь, смотрела на него, затем встала и медленно пошла по направлению к двери. Майкл взял со стола бокалы и бутылку и подошел к камину разворошить дрова, чтобы они быстрее прогорели.

– Кто это? – спросил он, снимая с полки фотографию.

– Брат Герберта Гувера, – рассмеялась Элисон. Поднеся снимок ближе к глазам, он покачал головой и произнес:

– Не будь смешной. Это вовсе не брат Герберта Гувера.

– Это зависит от угла зрения, – ответила она, расстегивая пуговицы на блузке.

– Кто это?

– Чарльз Чейзен. Он поднял брови.

– Сосед сверху. Из квартиры 5-Б. Нанес мне визит вместе с кошкой и попугаем перед самым твоим приходом.

Майкл продолжал изучать снимок.

– Какую-то кошку я видел, – сообщил он, облокачиваясь о каминную полку.

Элисон вопросительно посмотрела на него.

– Черная с белым. Она бежала вверх по лестнице.

– Это Джезебель, – сказала Элисон. – Странно, что Чейзен разрешил ей разгуливать по зданию одной. Он так трясется над ней и над птицей.

– Сколько ему лет?

– Думаю, под восемьдесят, плюс-минус пять лет.

– Немного не в себе?

Она с сожалением кивнула.

Майкл разглядывал фото со всех сторон.

– Его физиономия здорово смахивает на чернослив. Рассердившись, Элисон подошла к камину.

– Очень смешно, – проворчала она, отнимая у него фотографию. Языки пламени тотчас же заплясали на стекле. – Все, что нужно, он соображает.

– Она поставила снимок обратно на полку. – Он просидев у меня целый час, рассказывая историю своей жизни. Рассказ, как ты догадываешься, был весьма содержательным. Жалкое зрелище: маленький старичок, у которого ничего не осталось, кроме кошки, птицы и воспоминаний.

– Бывает и хуже.

– Не хотела бы, чтобы моя жизнь пришла к такому финалу: просыпаться по утрам лишь затем, чтобы ждать, когда, наконец, наступит вечер. И коротать дни за беседой с кошкой. – Элисон протянула руку, коснувшись плеча Майкла, и сняла с полки камею. – Он думал, Это Герберт Гувер. И я не смогла разубедить его, – Она погладила рукой резную поверхность. – И знаешь, я даже рада, что мне это не удалось.

Майкл тихонько взял ее за подбородок и поцеловал в переносицу.

– Почему бы нам не поговорить о нем как-нибудь в другой раз, – предложил он и принялся расстегивать рубашку.

Элисон улыбнулась и пошла вслед за ним в спальню.

В комнате было темно. Майкл стоял перед большим зеркалом, висевшим позади кровати. Смутное отражение было почти неподвижным. Лишь редкое мерцание уличных огней и грациозные движения тела Элисон нарушали покой неясных очертаний и глубоких теней. Элисон повесила блузку в шкаф справа от кровати. Никогда еще ее тело не казалось ему столь желанным и чувственным, как сейчас, в полутьме зеркала.

Он снял рубашку, сложил ее и повесил на спинку стула. Подошел к окну и начал опускать штору.

– Не надо, – тихо проговорила Элисон, – здесь некому подглядывать.

Майкл выглянул наружу, кивнул и отпустил веревку.

Элисон сбросила с кровати покрывало и легла.

– Ты счастлива? – спросил он.

– Очень.

Майкл снял последнее, что на нем оставалось – коричневые носки, – и осторожно пробрался к кровати. Обвив рукой ее плечи, он прижал ее к себе и нежно целовал ей уши и гладил грудь. Внезапно он остановился. Зажег ночник и нащупал висящее у нее на шее распятие.