Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Семейное счастие, стр. 22
– A! Лизавета Александровна! здраствуйте, – сказалъ онъ, увидавъ меня, и все лицо его отъ бороды до лба просіяло той милой, дружески-спокойной улыбкой. – Наконецъ-то удалось увидать васъ. Такъ-то лучше.
– Разв
ѣ
вы не любите ея новую прическу? – спросила Маша. – А я нахожу, что къ ней очень идетъ.– А я ненавижу всякое фр, фр, фр! – сказалъ онъ. – Зач
ѣ
мъ? Эти барышни, что были здесь, теперь возненавидѣ
ли ее за это сизое платье <я и поговорить не смѣ
лъ цѣ
лый день>, и самой ей неловко было, да и не красиво. То ли дѣ
ло – такъ опять запахло фіялкой и Александръ Иванычемъ и всѣ
мъ хорошимъ. —Я только улыбалась и молчала. Маша вид
ѣ
ла, что я нравлюсь ему, и рѣ
шительно не понимала, что это значило. Какъ не любить, чтобы женщина, которую любишь, выказывалась въ самомъ выгодномъ свѣ
тѣ
? А я уже понимала, чего ему надо. Ему нужно было вѣ
рить, что во мнѣ
нѣ
тъ кокетства, чтобы <сильнѣ
е> любить меня, и когда я поняла это, во мнѣ
и тѣ
ни не осталось кокетства нарядовъ, причесокъ, движеній. Правда, явилось тогда во мнѣ
бѣ
лыми нитками шитое кокетство – простота, тогда, когда еще не могло быть простоты. И онъ вѣ
рилъ, что во мнѣ
не было кокетства, а были простота и воспріимчивость, которыхъ ему хотѣ
лось во мнѣ
. <Какъ часто въ это время я видѣ
ла, какъ онъ приходилъ въ восторгъ отъ своихъ собственныхъ мыслей, которыя я ему высказывала по своему, какъ онъ наивно радовался на самаго себя, видя, воображая, что радуется на меня. Однако> Женщина не можетъ перестать быть кокеткой, когда ее любятъ, не можетъ не желать поддерживать обмана, состоящаго въ томъ убѣ
жденіи, что она лучшая женщина въ мірѣ
, и я невольно обманывала его. Но и въ этомъ какъ онъ высоко поднялъ меня отъ того, что я была прежде. Какъ легче мнѣ
было и достойнѣ
е – я чувствовала – выказывать лучшія стороны своей души, чѣ
мъ тѣ
ла. Мои волосы, руки, мои привычки, какія бы онѣ
не были, хорошія или дурныя, мнѣ
казалось, что онъ всѣ
зналъ и сразу оцѣ
нилъ своимъ проницательнымъ взглядомъ, такъ что я ничего кромѣ
желанія обмана, ломанья не могла прибавить къ своей красотѣ
, душу же мою онъ не зналъ, потому что онъ любилъ ее, потому что въ то самое время она росла и развивалась, и тутъ-то я могла и обманывала его. Притомъ какъ мнѣ
легко стало, когда я ясно поняла это. Эти смущенье, стѣ
сненность движеній совсѣ
мъ изчезли во мнѣ
, какъ и въ немъ. Я чувствовала, что спереди ли, съ боку, сидя или ходя онъ видѣ
лъ меня, съ волосами кверху или книзу, – онъ зналъ всю меня <(и мнѣ
чуялось, любилъ меня какой я была) я не могла ни на одинъ волосъ крѣ
пче привязать его. Но за то> Я даже не знаю, была ли бы рада, ежели бы онъ вдругъ сказалъ мнѣ
, что у меня глаза стали лучше. Зато какъ отрадно и свѣ
тло на душѣ
становилось мнѣ
, когда пристально вглядываясь въ меня и какъ будто вытягивая глазами изъ меня ту мысль, которую ему хотѣ
лось, онъ вдругъ, выслушавъ меня, говаривалъ тронутымъ голосомъ, которому онъ старался дать шутливый тонъ: – Да, да, въ васъ есть. Вы отличная дѣ
вушка, это я долженъ вамъ сказать. Вы интересная дѣ
вушка, не interessante, а интересная, [такъ] что мнѣ
хотѣ
лось бы узнать конецъ отличной вещи, которую я въ васъ читаю.И в
ѣ
дь за что я получала тогда такія награды, обхватывавшiя всю мою душу счастіемъ? За то, что я говорила, какъ трогательна любовь старика Григорья къ своей внучкѣ
, что какъ онъ по своему хорошо любитъ ее, и что я прежде этаго не понимала. Или за то, что мнѣ
совѣ
стно бываетъ отчего-то гуляя проходить мимо крестьянокъ, когда они работаютъ, и хотѣ
лось бы подойти къ ихъ люлькамъ, но не смѣ
ю. Или что Бетховен поднимаетъ меня на свѣ
тлую высоту, что летаешь съ нимъ, какъ во снѣ
на крыльяхъ. Или за то, что слезы у меня навернутся, читая «Для береговъ отчизны дальней». И все это, какъ теперь вспомню, не мои чувства, а его, которыя смутно лепетали мои дѣ
тскія уста. И удивительно мнѣ
подумать, какимъ необыкновеннымъ чутьемъ угадывала я тогда все то, что надо было любить, и что только гораздо послѣ
онъ открылъ мнѣ
и заставилъ полюбить.* № 3 (I ред.).
Но хотя я не см
ѣ
ла признаться себѣ
, что люблю, я уже ловила во всемъ признаковъ его любви ко мнѣ
. Его къ концу лѣ
та больше и больше сдержанное обращеніе со мной, его частыя посѣ
щенія несмотря на дѣ
ла, его счастливый видъ у насъ наводили меня на эту догадку. Но чуть-чуть я взглядомъ, словомъ показывала свою радость и надежду, онъ спѣ
шилъ холодно-покровительственнымъ тономъ, иногда больно и грубо разбить эту надежду. Но я еще сильнѣ
е надѣ
ялась, чувствуя, что онъ боится меня. – Къ концу лѣ
та онъ сталъ рѣ
жеѣ
здить, но на мое счастье нашъ прикащикъ заболѣ
лъ во время самой уборки хлѣ
ба, и онъ долженъ былъ пріѣ
зжать на наше поле и не могъ не заѣ
зжать къ намъ.* № 4 (I ред.).
– Какже, неужели вы никогда не говорили: – Я васъ люблю, – спросила я см
ѣ
ясь.– Не говорилъ и не буду говорить нав
ѣ
рное, и на колѣ
но одно не становился и не буду, – отвѣ
чалъ онъ. <А черезъ недѣ
лю онъ мнѣ
говорилъ эти слова и говорилъ невольно, изъ всей души, и были знаменья, и слова эти были эпохой въ нашей жизни. И въ словахъ этихъ было все лучшее счастье и моей, и его жизни. Ему, казалось, былъ непріятенъ разговоръ на эту тему, онъ подозвалъ Соню и сталъ ей разсказывать сказку.– Да вы хорошенькую разскажите, чтобы и нам слушать можно было, – сказала Маша.
– Хорошо, постараюсь.
– Исторію разскажи, – сказала Соня, – чтобъ похоже было.
– Хорошо, самую похожую. Я вамъ исторію разскажу, и онъ взглянулъ на меня. Я ус
ѣ
лась подлѣ
него и стала слушать. Соня сѣ
ла къ нему на колѣ
ни. Онъ обращался къ ней и не смотрѣ
лъ уже на меня. Вотъ что онъ разсказалъ.– Въ н
ѣ
которомъ царствѣ
, въ нѣ
которомъ государствѣ
жила была одна принцесса. 9– Какъ ее звали? – спросила Соня.
– Звали ее..... Никитой.
Соня захохотала.
– Только у барышни Никиты не было ни отца, ни матери.
– Какъ у насъ, – сказала Соня.
– Да ты не перебивай. Была только у нея волшебница, которая очень полюбила ее. Волшебница разъ пришла къ ней ночью и сказала: – Ты хорошая принцесса, я тебя люблю и хочу дать счастье. Чего ты, говоритъ, хочешь? – А Никита не знала, чего она 10 хочетъ, и говоритъ: – Я не знаю. – А ежели не знаешь, такъ вотъ теб
ѣ
два пузырька, 11 въ нихъ самое лучшее счастье. – Что же, говоритъ, съ ними дѣ
лать? – А вотъ что. Носи ты всегда эти пузырьки при себе, подлѣ
сердца, и когда тебѣ
захочется счастья, возьми голубенькой пузырекъ, выпей сама, а красненькой дай выпить какому нибудь человеку, который бы былъ не много старше тебя, и будешь счастлива.– Отчего? – спросила Соня.
– Оттого, что будешь всю [жизнь] любить другъ друга съ этимъ челов
ѣ
комъ.– И вкусно это, что въ пузырьк
ѣ
12 было? – спросила Соня.– Вотъ увидишь. Только вотъ что, – говоритъ волшебница, – ежели ты не сразу выпьешь свой пузырекъ и тому челов
ѣ
ку не весь отдашь, то вмѣ
сто счастья будетъ тебѣ
несчастье и тѣ
мъ, кому ты будешь давать пить, и еще говоритъ, ежели ты перепутаешь и сама будешь пить изъ красненькаго, тоже будетъ тебѣ
несчастье. А ежели прольешь, разобьешь или понемногу раздашь изъ пузырьковъ эту воду, то ужъ другихъ тебѣ
не будетъ. – Ну хорошо. Только у принцесы былъ одинъ пріятель, тоже Принцъ, 13 который часто къ нейѣ
здилъ въ гости и очень любилъ ее.