Поскрёбыши, стр. 26

В общем, взялся за гуж – не говори, что не дюж. Время поджимает. Вот минует лето, от которого так много ждет Никитка, и Свена отправят в школу для дураков. А пока стоит синий март. Тени деревьев на снегу синие. Еловый лес синеет в дрожащем мареве. Нильс в свитере с оленями ушел туда на лыжах. Сашенька в белой штормовке и вышитых меховых унтах ставит на лыжи сына. Невидимые для нее, показывающиеся одному лишь Свену черти поддерживают его с обеих сторон. Стоит! шаркает ногами, справно держит палки и говорит по-русски: зима. Нильс! Нильс! – Саша звонит ему на мобильник. Скорей беги к нам. У нас тут чудеса. Прибежал. Гляди, Нильс, он сразу пошел на лыжах и сказал чисто-чисто: зима.

Тролли, мне думается, говорят только по-норвежски. Так что ежели Свену суждено стать двуязычным, надо подыскать в наставники кого другого. И покуда родители радовались успехам своего дитяти, Огрызко с Оглоедом устремились рысцой по лыжне в лес. Незримые для Нильса с Сашей, они всё же оставляли на накатанном снегу явсвенные следы наподобие козьих. В чаще даже в столь солнечный день было сумрачно. Еще темней оказалось под корнями старой упавшей ели, куда любопытные черти сунули носы. Нора? или чей-то ход? Потягиваясь, вылез хозяин – традиционный лесной гном в красном кафтанчике, опушенном белым мехом, и таком же колпачке. Он обратился к бесям по-шведски, так что они ни бельмеса не поняли. Однако интонация была дружелюбная. Черти прыжками и ужимками стали изъяснять приглашение последовать за ними.

С ними! туда, к людям. К людям идти гном еще подумал бы. Но черти лотошили, гримасничали, и в конце концов маленькое существо позволило взять себя в голую обезьянью ладошку Оглоеда. А дальше как по нотам. Черти знай пересаживали гномика из кармана куртки Свена в карман рубашки, потом в карман пижамки. Вскоре Свен уже мог сказать несколько слов по-шведски. Как это прикажете назвать? «Дитя и волшебство». Сверх программы российские бесы сами затараторили по-шведски, хоть и плохо. Так что лучше им было помолчать. Но с ними ведь не сговоришь. Счастливые родители только умилялись ошибкам сына. К осени прогресс стал столь очевиден, что вопрос о школе для дураков отпал сам собой. Договорились о домашнем обучении. Знай наших российских чертей. Конечно, прецедент уже был, был и кой-какой опыт. Мальчики единоутробные братья. И симптоматика схожая. Но чтоб так скоро… ай да отечественные бесы! ай да сукины дети! Пока Сашенька по скайпу хвастается Ларисе (нашла кому хвастаться) Свеновыми достиженьями, Огрызко и Оглоед невидимо общаются с юными шустриками. Те стали уже вполне уважаемыми молодыми людьми… простите, бесами. Договариваются посредством своей немой азбуки (мимика у чертей хоть куда) о продлении командировки. Пусть подопечный окрепнет проснувшимся разумом. Раннее рождество в Швеции. Свен таращит глаза на елку в свечах. Несколько гномов незаметно добрались из лесу. Сидят в приятной полутьме на старом резном сундуке, болтают коротенькими ножками. Огрызко и Оглоед таскают им со стола кусочки пирога. Снег падает бесшумно. За окном на карнизе сугроб.

Ну. а прошедшее лето во Мценске? Было оно, Никитино счастливое лето с визитом Маринки? не было. Черти не сумели пролезть в консерваторский дом мимо вахтера. Чего это они так опростоволосились? Очень дошлый вахтер. Смолоду в КГБ работал. Сам был из них, из бесей. И не смогли договориться. Лезли к Маринке в карман – консьерж останавливал девочку пустым разговором и незаметно вытряхивал шустриков оттуда. Дежурили у подъезда – Маринка с родителями не выходила. Только осенью у наших подросших шельмецов, вернувшихся после пустого лета, стало хоть что-то получаться. На рождественские дни Маринку во Мценск отпустили. На даче у Иван Антоныча топится печка. Он сам сложил, расширив дом – после перестройки разрешили. Пожарников улестил водкою. Елка не хуже шведской. Свечки на ней тоже настоящие – у Иван Антоныча сохранились подсвечники с зажимами. Отзвонили втроем: Иван Антоныч, Олег и Никита. Приехали в метель на том же мотоцикле с коляской, застегнувши дерматиновый фартук. Сидеть под ним выпало Никите. Лариса с Маринкой встретили их теплым пирогом. Олег вел себя тихо, глядел во все глаза на «Никиткину невесту». Благоволенье царило в человецех. Черти тоже угомонились, почили на лаврах. Нелегко им дался визит Маринки во Мценск.

Никита числился в консерваторской аспирантуре. Просто не знали, что с ним, таким молодым, делать. А финансированье пока еще шло. Маринка готовилась поступать на первый курс. Энергичные чертики-шортики и это взяли на себя. Той порой из Швеции стали поступать странные вести. Скандинавская весна оглушила Огрызка и Оглоеда. Она ворвалась в чертоги снежной королевы как укротительница в клетку. Метель распласталась ниц, и щебет озябших птиц стал слышен. И черти пишут по электронной почте в Москву – почти без ошибок: «Мы от варягов, мы остаемся здесь». Весь вам сказ. Каких способных бесов мы потеряли! Вот так отпусти. Но Свена поставили на ноги. Не просто поставили: у него вдруг открылся талант танцора. В балетную школу взяли. Конечно, лучше было б учиться в Москве, но уж так получилось. Огрызко и Оглоед не пропускали занятий. Мальчик стоит возле зеркала – самый маленький. Делает первые па. Откуда свалилось счастье, как разглядели? Всё началось на рождество с коллективного несанкционированного посещения гномов. Они роняли в потемках на пол крошки пирога, прихлопывали в ладошки, покуда дитя топталось посреди комнаты. И вдруг у Свена стал получаться оригинальный танец. Зажгли свет, засняли камерой. Сейчас преподаватели говорят, что у мальчика невероятно высокий прыжок. Второй Вацлав Нижинский. Еще бы. С нашими российскими бесами и не туда запрыгнешь. Ладно, пусть руководят обучением Свена. Надо – значит надо. У нас тут этого добра чертей осталось видимо-невидимо. Никитка стал писать балетную музыку – в расчете на Свена. Чертовски современно выходит. Воробьвы всем рассказывают, какие у Сашеньки необыкновенные сыновья. Не оступись бурсак Олег в самом начале жизненного пути – фиг бы черти стали займаться мальчишками «с ограниченными возможностями».

Ну конечно, Маринка поступила в консерваторию и без этих двоих оглоедов-невозвращенцев. Было кому ей пособить. Хотя бы сам Никита. Ну. и шустрики подсуетились. Спасибо нашим бесам за общепризнанную русскую одержимость. И Свена зацепило краешком. Зацепило и поволокло. Маринка – пианистка. Ее согласны отпустить на лето во Мценск при условии, что на даче у звонаря будет инструмент. Фортепьяно сейчас можно получить через интернет даром – только заберите, увезите. Черти подсудобили так, что кто-то отдал хорошее старое пианино. Осталось только настроить и потом топить на даче уже существующую печку всю зиму, чтоб инструмент не испортился. Ладно, до зимы еще надо дожить. А пока – счастливое лето, не состоявшееся в прошлом году и так тяжело доставшееся самоотверженному звонарю. Маринка с Ларисой живут по одну сторону затоптанной канавки, Иван Антоныч с Никитою по другую, а Олег во Мценске – его прибрала к рукам очередная разведенная женщина по имени Римма. Черти к Римме не пошли – устали таскаться за Олегом. Это так, отговорка. Черти народ неутомимый. Просто соблюдают уговор со звонарем. Еще и предлагают на зиму остаться в дачном доме и топить. А не сожжете? никак нет, не сожжем. Хорошо, там посмотрим.

Какое лето, что за лето! Да это просто колдовство. И как, спрошу, далось нам это – так, ни с того и не с сего? Колдовство. Вот они, организаторы первого Марининого студенческого лета, небезызвестные Шустрик, Шортик и Шельмец. Стройные вежливые черти, перенявшие сдержанность от Иван Антоныча. Уже неплохо разбирающиеся в популярной классической музыке, щеголяющие именами Гуно и Бизе. Не черти, а шевалье. Чинно сидят на песчаном обрыве, не сучат ногами. Из вырытых в песке углублений слышен писк птенцов, а ласточки родители высоко-высоко режут крыльями нагретый воздух, ловят мошкару. К погоде. Всё к погоде, куда ни глянь. Ничто не смеет омрачить долгожданной радости. Маринка плетет венок на крупную Никитину голову. Примерила. Завязала. Кому венок износить? носить венок милому.