Фомка-разбойник (сборник), стр. 114

Остров Беринга

Из всех юрташек ко мне летят жалобы на обнаглевших ванек. Сильные песцы, живущие поблизости от ловушек-кормушек, становятся полными хозяевами сетных двориков. Никак не подпускают к юколе молодых и дальних.

Молодые и дальние ваньки голодают, тощают, а старики пухнут с жиру.

Плохо, если ванька тощий: шерсть у него слабая, жидкая.

Ожиревший ванька еще хуже: шерсть на нем сваливается, становится вялой и мягкой, как вата. Такой мех ничего не стоит.

Надо что-то спешно придумать против стариков, а то какой же будет промысел: одни бракованные шкурки.

Я отправился по ухожам посмотреть, чем можно помочь беде. Остановился в юрташке моего друга Андриана Невзорова, в ухоже Толстый мыс.

Первая же ночь выпала ясная, лунная. Забрался в красный домик и стал у окошечка наблюдательной комнаты.

Вот подоспел толстый-претолстый ванька. Он сразу кинулся к кормушке и начал торопливо рвать юколу.

Скоро один за другим вошли во двор еще пять ванек, тоже довольно толстые. Первый на них огрызался, но они не очень-то испугались, и все пятеро подошли к кормушке.

Пришли еще трое. Упитанные.

Эти с трудом добились места у кормушки. За ними скользнули во двор четверо тощих. Тут началась драка.

Самый толстый ванька бросился на них, другие помогли, и тощих живо выперли со двора.

Они расселись за решеткой и голодными глазами смотрели, как пируют толстые.

Еще и еще подходили ваньки, все с подтянутыми животами и провалившимися боками. Толстые их не пускали во двор.

Девять тощих собрались за решеткой. И все щелкали зубами, дожидались, пока наедятся толстые.

Один только молоденький ванька, из тощих, никак не мог успокоиться. Он то и дело заскакивал во двор, подкрадывался к кормушке и старался незаметно затесаться между толстяками. Но толстяки не зевали, и ему здорово каждый раз доставалось от них.

Наконец после хорошей трепки он уселся за решеткой, зализал свои раны и стал внимательно смотреть на толстяков, слегка наклонив голову.

Я с нетерпением ждал, что будет дальше.

Вдруг он залаял, коротко, отрывисто.

Что тут сделалось с толстяками! Вмиг они очутились у решетки, друг через друга поскакали в дверцы и так быстро скрылись с глаз, точно у них выросли крылья.

Исчезли куда-то и восемь тощих.

А девятый, тот, что тявкнул, шмыгнул во двор, подошел к кормушке и принялся спокойно уплетать юколу.

Я чуть было громко не расхохотался в своей засаде. Ведь этот короткий отрывистый лай у песцов – сигнал: тревога.

И конечно, все ваньки сломя голову бросились врассыпную. А хитрецу только того и надо было.

Прошло с полчаса, пока вернулись перепуганные толстяки. Тощий хитрец успел за это время плотно набить брюшко и убрался от них подобру-поздорову за решетку.

Я просидел в засаде всю ночь. Тощий ванька еще два раза повторил свою хитрость. И каждый раз толстяки пулей вылетали из сетного дворика. Ловкий прием действовал без промаха. Как только раздавался тревожный сигнал, безотчетное чувство заставляло ванек бежать.

Назавтра я стал думать, как помочь тощим. Ведь если один из них и сумел надуть толстяков, то это еще не выход. Он станет жирным, а десять тощих по-прежнему будут сидеть за решеткой и щелкать зубами.

Надо придумать такое, чтобы все тощие были сыты, а все толстые похудели.

Не раз мне приходилось примечать, что ожиревший ванька не может подпрыгнуть так высоко, как худенький. Худенький легко прыгает на целый метр от земли. Толстый тяжел для такого прыжка.

Я придумал вот что: надо юколу класть не на землю, надо ее подвешивать на метр от земли, чтобы толстым не допрыгнуть.

Андриан смастерил деревянную раму, натянул на нее проволочную сетку и рассовал по ячейкам сетки куски юколы. Решетку с юколой подвесили на веревке к потолку на метр от земли.

Ночью я опять пошел дежурить в наблюдательный.

Ночь была темная. Ветер раскачивал решетку с юколой, проволока поскрипывала.

За дверцами несколько раз показывались ваньки.

Но ни один не решился войти во двор.

Эта неудача меня не обескуражила – привыкнут.

На вторую ночь самый толстый ванька пошел во двор. Но сколько он ни скакал, не мог вскочить на решетку. Пришло еще несколько толстяков. Попрыгали, и тоже напрасно.

Первый же тощий, может быть, тот, что поднимал ложную тревогу, легко вспрыгнул на решетку. Он сейчас же принялся за обед.

Толстяки в ярости плясали и прыгали под ним на снегу. Он раскачивался у них над головами и спокойно уплетал рыбку.

Другие тощие тоже скоро привыкли к решетке и наелись досыта.

Я уже считал свою задачу выполненной. Оставалось только во всех ухожах ввести такие кормовые решетки. Но никогда нельзя знать наперед, как схитрит ванька.

К счастью, я остался у Андриана еще на одну ночь и опять пошел в наблюдательную.

И в эту ночь первым пришел самый толстый ванька. Попрыгал у решетки – ничего не вышло. Подошел к сетчатой стене дворика и задрал голову вверх.

Тут я сразу понял, что мой расчет все-таки неверен: прыгать высоко жирный ванька не может, но лазает он отлично.

И правда: толстяк ловко вскарабкался по сетке на проволочную крышу дворика и в один миг перегрыз одну из четырех веревок, на которых висела кормовая решетка. Решетка накренилась.

Толстяк перегрыз вторую веревку.

Решетка упала одним концом на землю, куски юколы посыпались на снег.

Надо было видеть, с какой быстротой толстяк очутился внизу.

В эту ночь тощим ванькам опять пришлось сидеть за воротами и щелкать зубами.

На этот раз исправить ошибку в расчете было нетрудно: просто мы стали подвешивать решетку с юколой на толстой проволоке. Против толстой проволоки ванькины зубы бессильны.

Теперь такие решетки заведены у нас по всем ухожам, и ваньки не жиреют чрезмерно.

Тощие легко вскакивают на решетку и досыта наедаются на ней. Толстые сидят внизу. Им достаются только крохи со стола тощих.

Толстые скоро становятся тощими и получают возможность хорошо пообедать. А тощие, если жиреют, остаются без обеда.

От времени до времени заведующие ловушками-кормушками ловят по нескольку ванек и сейчас же выпускают: надо только посмотреть, как идет у них линька.

С каждым разом волос все полней, длинней и гуще. Скоро мех дойдет. Тогда начнем промысел.

Разосланы уже по ухожам ящичные ловушки. Каюры развозят их по четыре штуки на нарте.

И вот наконец отправились по ухожам алеуты-промышленники – по одному в помощь каждому заведующему ловушкой-кормушкой.

Каждый промышленник получает от меня стандартный пакет: еда и мыло на полтора месяца. Охотничьи припасы – полкило пороху и два кило дроби на ружье – развезены уже по юрташкам.

Все алеуты – хорошие стрелки. Как никто из материковых охотников-промышленников, они бьют птицу даже влет.

Морской птицы на острове зимой много. К нам на зиму прилетают громадные стаи пестрых морских уток – каменушек. Каменушки и чайки – любимая дичь алеутов.

21 декабря

Остров Беринга

Все промышленники на местах. Промысел начался.

Летят простые и спешные письма из ухожей в штаб, из штаба в ухожи. Простые письма доставляются заведующими ловушками-кормушками пешей эстафетой – от юрташки к юрташке и от ближней юрташки в селение.

Спешные письма – бегом. В письмах заведующих – всевозможные сведения: сколько старых, сколько молодых приходит в ловушку-кормушку, дошла ли шерсть, сколько поймано, сколько выпущено, сколько упромышлено песцов.

Штаб у меня.

Мчатся по всему острову гонцы-каюры.

Каждый заведующий ловушкой-кормушкой получает пакет из штаба. В пакете – приказ. В приказе сказано, сколько песцов должно быть упромышлено в сезон в каждом ухоже.

Каюров четверо. У каждого – нарта и добрая упряжка лихих лохматых рысаков.