Хирургическое вмешательство (СИ), стр. 61
Детектив из Даниля определенно вышел бы никудышный, потому что вопрос был несусветно глуп. С тем же успехом он мог спросить, почему в отдел мониторинга не ходят толпы туристов – ответ оказался бы тем же самым.
Ворон.
Разумная охранная система, которая соглашалась впустить лишь того, кто точно знал, что именно будет искать здесь. Конечно, человек, чья квалификация приближалась к лаунхофферской, мог программу и обойти, но, во-первых, в таком случае ворон наверняка срабатывал как предохранитель, приостанавливая этот самый «текущий процесс», а во-вторых… «Да кому это надо, - Даниль почти хихикнул, - лезть и смотреть, что там где у кого работает? Люди все взрослые, занятые, интеллигентные… нелюбопытные».
Причислить некоего Д.И. Сергиевского к нелюбопытным людям значило серьезно погрешить против истины. Аспирант ухмыльнулся, скорчил рожу и ткнул по ссылке «Отчетность».
Белое полотно таблицы раскинулось по экрану.
- Опаньки… - пробормотал Даниль и закрутил на пальце прядь волос. – Тепло, совсем тепло…
Даты и проценты, проценты и даты, почти без пояснений, но пояснения тут и не требовались: Сергиевский узнал первую, самую раннюю из дат, и всякие сомнения его покинули. Это был день разрыва, день, когда пришли стфари – и он же был началом отсчета.
«Она не может себя заживить, - сказал когда-то Ксе; лицо шамана казалось землистым, вконец измученным. – Обычно она очень быстро залечивает свои раны».
«Исследование аномалии может серьезно продвинуть науку вперед», - сказал Ящер.
С самого первого дня в аномалии шел какой-то процесс, отражавшийся здесь, в строчках кода неименованной программы без справочного раздела, и ворон Лаунхоффера, зловещая тварь, по возможностям равная божеству, был при нем стражем… «Никто не может запретить Ящеру делать то, что он хочет. Но почему в секрете-то? – недоумевал Даниль. – Ларионов бы только порадовался, что такой монстр над проблемой работает. Он же все понимает: Ящер, конечно, псих и отморозок, но гений же. Неужели Лаунхоффер только назло ректору программу прятал? Как-то это совсем по-детски…»
А потом Даниль увидел, что у окна есть не только вертикальная полоса прокрутки, но и горизонтальная.
Щелчок мышью произвел эффект разорвавшейся бомбы. Аспирант выпучил глаза и уронил челюсть. В крайнем справа столбце таблицы шли пояснения – скупые, краткие, полупонятные, но то, о чем в них говорилось, заставило Даниля заподозрить, что он тут, в мистическом подвале, после бесед с цветами и птицами добрался уже до галлюцинаций посложнее. Первым десяти процентам соответствовало загадочное «Образов. почки», следующим пяти – еще более загадочное «Гармониз. колебаний. Ритм», дальше и вовсе шло по нарастающей – «Автономиз. Замык.», «Лабиринтовая структура», «Перенастройка», «Перенастройка 2», «Формир. врем.», «Старт» и последнее, Даниля совершенно убившее – «Хвост».
- Почки, - сказал аспирант, идиотски осклабившись. – Печень. Но главное – хвост!.. лабиринтовой структуры, ага…
Хвост как ничто другое убедил Сергиевского в полной абсурдности происходящего. Что-либо понять здесь было решительно невозможно, не стоило и пытаться. Даниль только заметил, что ни «Старту», ни психоделическому «Хвосту» даты и процентные показатели пока не соответствуют. Очевидно, эти этапы еще находились в проекте.
- Я понял, - сказал Даниль вслух. – Это про зебру. Белая полоса, черная полоса, белая, черная… а потом хвост!
Негромкое совиное уханье раздалось под потолком.
- Да, - отозвался аспирант, не оборачиваясь, - у тебя тоже есть хвост. У всех есть хвосты! И у меня был. По анатомии хвост. Как мне лень было… Ой, мля, что это?!
Сергиевский аж подпрыгнул на стуле. Окно программы замигало, таблица свернулась на панель пуска, а тридцать шесть процентов готовности сменились тридцатью семью. Потом все успокоилось. Даниль с минуту сидел, обмерев, зажав между колен мокрые от волнения руки: все казалось, будто должно произойти что-то жуткое. Но кругом царил мир и покой, даже птицы Лаунхоффера совладали с робостью и вновь проявились в плотном мире. Интересовал их, похоже, больше монитор, чем аспирант. Даниль развернул таблицу.
Синяя подсветка выделяла теперь «Старт».
- Как это? – вслух подумал аспирант. – Тридцать семь процентов и старт?
Он, впрочем, уже не надеялся что-либо понять. Пора было идти и сообщать кому-нибудь о найденном: действие это препакостно напоминало донос, поэтому Даниль несколько изменил мысленную формулировку. Теперь он всего лишь собирался спросить, что это такое, а там уж…
Даниль был циник – работа способствовала.
Он ткнул по крестику в правом углу и уже встал, когда программа выбросила окно.
«Законсервировать текущий процесс? Да, нет, отмена».
- Ой, - испуганно пискнул Сергиевский. – Ой, мля.
Рефлекторно, в панике, он схватил мышь и щелкнул по «отмене».
И тонкий мир вспыхнул.
Даниль отшатнулся, опрокинул стул и содрогнулся, перепугавшись грохота. Руки тряслись. Физический мир был спокоен и почти – за исключением стула – недвижим, но тонкий сверкал и переливался, точно Даниль попал в центр северного сияния; свет этот из голубоватого плавно перетекал в ало-золотистый, усиливался и усиливался, обещая в скором времени стать серебряно-белым, свидетельством невероятного накала энергетики. Ворон оглушительно каркнул, расправляя громадные, во всю комнату, крылья и нависая над аспирантом клубящейся темной тучей; сова исчезла.
- Что же делать? – почти простонал Даниль, затравленно озираясь, - блин, что делать?!
Физический компьютер отключился – настолько не вовремя, насколько это вообще могло произойти. Сергиевский торопливо вызвал в тонком плане гигантский незримый дисплей, на котором в прошлый раз изучал карту, и попытался что-то там отыскать – ту же хвостатую программу, кнопку отмены клятой отмены, которая так не по-людски сработала, но страх мешал думать, а концентрация энергии все увеличивалась. Скоро аспиранту пришлось выставить защитные блоки, чтобы его самым примитивным образом не сожгло, а через минуту-другую энергия должна была начать трансформацию, переход в плотный мир, и тогда…
В комнату влетела Ворона. За ней, ошалело крутя головой, тащился Лейнид, которого профессорша, похоже, только что ругала на чем свет стоит.
- Даниль! – крикнула она. – Что здесь творится? Что ты наделал?
- Я не знаю! – завопил тот со всей силой страха. – Алис-Викт…
- Уходите отсюда, - звенящим голосом приказала та. – Бегом! Кыш!
- Алис-Викт, я ничего… я не нарочно… я отмену нажал…
- Потом разберемся! – рявкать Ворона не умела, у нее получился яростный визг. – Лёньку забери!..
Свет, раздиравший тонкий план, уже не напоминал ни северное сияние, ни бушующий океан огня: он был ровным, призрачно-белым и каким-то тяжелым. Спектр физических цветов кончился, закончились ассоциации, а накал энергии все рос и рос. Широков хрипло ахнул и, матерясь непослушными губами, осел на пол: его блоки оказались не так прочны, как данилевы, его успело обжечь. Только теперь Сергиевский перепугался по-настоящему; до сих пор казалось, что будет просто-напросто выволочка, скандал, пусть даже отчисление, никак не приходило в голову, что кого-то может всерьез покалечить или даже убить…
При такой концентрации тонкой энергии переходить через точки было слишком опасно. Даниль схватил ставшего неподъемно тяжелым Лейнида и потащил его к выходу.
Позади Алиса Викторовна стягивала смертоносный, точно в утробе нейтронной звезды, свет на себя, выставляя модификацию «хирургической ширмы», усложненную и более мощную, заключала готовый выплеснуться огонь в непроницаемую скорлупу – но напряжение росло быстрее, чем она работала. Оно уже достигло критической отметки, и трансформации стоило ждать в ближайшие секунды – так вода встает над краем переполненного стакана. Аспирант не успел подсчитать, какое количество энергии должно было перейти в плотный мир, теперь на это тем более не оставалось времени, но сколько бы ни было над подвалом бетона, взрыва такой силы он точно не сдержит…