Гусарские страсти, стр. 65

— Собрание закончилось?

Тот кивнул.

— Прекрасно! Демократия на этом закончилась! Я с вами чикаться не буду! П-панят-тна?

— П-панят-тна! — словно эхо ответил юморист Хлюдов.

— Молчать! Ладно, я тоже займусь воспитанием! Порядка сама не приходит! Ее нужно наводить ежедневно и ежечасно! П-панят-тна?

— Так точно! П-панят-тна! — в унисон гаркнули Власьев, Миронюк и Колчаков.

— Замордую! На гауптвахте сгною! В Афган! Всех к чертовой матери! — взвизгнул Алсын.

— Не понял?! В Афган? или к чертовой матери? Уточните, пожалуйста! А тех, кто там был, отправите по второму заходу? -поинтересовался Чекушкин.

— Чекушкин! Строгий выговор за пререкания! Тебе, Власьев, тоже строгий выговор! И тебе Хлюдов! Миронюку строгий выговор за… за… за… — комбат вслух искал формулировку.

— Заело? Закончил? Запьем? Зальем это дело? — подсказал хмыкающий Миронюк.

— За… За хамство! — нашел, наконец, нужное слово Алсын. — Строгий выговор! За хамство!

— Ой, спасибо, благодетель! Ой, ноги мыть и воду пить!

— Пр-рекратить паясничать! Вон отсюда все!

В итоге, никого ниоткуда не исключили. Провинившемуся майору объявили выговор — правла, все-таки с занесением в карточку. А по служебной линии за пьянку всем участникам «банкета» вкатили по пять суток ареста. Миронюк, Влас и Гуляцкий отсидели эти пять суток в Ашхабаде, и обстановка нормализовалась. Хотели снять со всех по звездочке, понизить в должностях, но… дважды за один и тот же проступок не наказывают!

А Хомутецкий все же изыскал возможность протолкнуть хитрый вариант избавления от Миронюка. Его вскоре сплавили в городишко Мары, в горвоенкомат. Должность без понижения, без личного состава, но из этих Маров не выберешься уже никуда. Разве что на кладбище…

— Маразм он и есть маразм! — констатировал Дибаша. — Никита, помнишь, как Вадика Пасмурцева начпо из партии велел исключить?

— Помню, ага. А Вадик Пасмурцев — и не член партии был, комсомолец! Так и доложили начальству, как бы по исполнению: товарищ Пасмурцев более не член партии, комсомолец!

— Комсомольцы, добровольцы! — немузыкально затянул Димка-художник. — Наливай!