Будущее настоящего прошлого, стр. 8

отсутствие больших чисел, которые можно было бы запустить сюда для их перетасовки в

вероятностные математические операции, нельзя не только объяснить этого научно, но

даже и описать корректно не получается через эти любимые большие числа. Описывается

просто по факту, по конечному итогу. А «как», да «почему», наука объяснить не берется.

Ей это не нужно.

А не нужно ей это потому, что сложилось дурное положение, при котором наука

отвечает только на некие «правильные» вопросы, то есть на те, которые могут быть

сформулированы в системе распознаваемых ею научных методов. Неправильными же

считаются все те вопросы, которые нельзя этими научными методами решить. И всё это

было бы совершенно не страшно, если бы наукой высокомерно не считалось, что

правильные научные вопросы относятся к действительно бытийствующему, а

неправильные – к выдумкам и дилетантским фантазиям. Однако даже на этом судейско-

третейском принципе, даже у самой науки, никак не получается четко разграничить нашу

действительность на заслуживающую внимания, куда наука смотрит, и на остаточно-

сомнительную, куда наука смотреть даже не намерена. Потому что уже в пределах самой

науки, при рассмотрении несомненно действительных явлений мира, можно задавать

любые вопросы, которые будут правильными, но наступит порог, за которым какой-то

вопрос уже будет неправильным. Например - броуновское движение молекул. Задавай

любой вопрос, и тебе на него ответят. Один только вопрос не задавай, а именно – «что

заставляет двигаться молекулы»? Это будет неправильный вопрос. На него тебе ответят

(возмущенно) – «ничто!». То есть, порог реальности, который отграничивается наукой, и

за которым какая-либо иная реальность ею уже отрицается, самой же наукой может быть

10

определен и отграничен очень легко даже в тех пределах, в которых она обитает по роду

своих обязанностей. Это одна из особенностей именно науки и только науки -

способность совершать подобные умственные подвиги, когда удается разрывать что-то

реально неразрывное в природе. Ведь в природе, если реально существуют субъекты

движения (молекулы), то таким же реальным должен быть источник их движения. Как

будто мы должны поверить, что молекулы двигаются сами. Неизвестно, насколько сами

ученые верят в это, но еще никто не сказал, вместо «ничто» – «нечто, не распознаваемое

наукой». То есть, всё, не распознаваемое наукой, считается сразу же нереальным. И в этом

состоит основа ее метода, который сам себе присвоил полномочия выступать критерием

реальности.

Где же располагается тот порог, за которым всё реальное уже называется наукой

нереальным? Если вернуться к броуновскому движению в качестве близкого нам примера, то, учитывая, что эти самые молекулы движутся хаотично и беспорядочно, то есть, случайно, можно определенно сделать вывод, что как только что-то теряет

предсказуемость именно в качестве последствий известных причин и становится

случайным, наука опускает занавес представления. Так и должно быть. На то она и наука.

В самих ее принципах уже заложена эта идея выделения наиболее общих, повторяющихся

и практически важных особенностей наблюдаемых объектов. Только для таких явлений

наука вводит научные понятия, которые при этом обязательно должны выражаться

количественно, то есть быть доступными измерению. Все, что измерению не поддается, считается несущественным для научного метода и не признается своим. Таким образом, несмотря на саму сложность науки, в ее основе лежит метод упрощения реальных

обстоятельств за счет исключения явлений, не вписывающихся в подвластные методы

исследования, или не поддающиеся измерению. Строго говоря, наука – это

статистическая идеализация действительности. Вне зоны науки остается слишком

многое, чтобы признать саму науку зеркалом даже только физического мира. Причем, физика, главная из естественных наук, даже в своих декларациях о собственных задачах, не стесняется подчеркивать, что сужает свой же обзор рассматриваемых процессов мира

за счет отсечения от них явлений случайных и нестабильных. Таким образом, по

сложившемуся положению вещей, Случай наукой отсекается в качестве не исследуемого

феномена и становится в принципе не исследуемым, потому что не соответствует

основным задачам и методам исследований.

Однако не только наука выбрасывает, как не подлежащие обработке, случайные

аспекты действительности. Философия, которая по некоторым слухам может объяснять

всё, также проходит мимо них. Здесь надо немного уточнить, что мы имеем в виду под

философией. В последнее время философия все более начинает пониматься как некое

удивление от самого себя умного, или как безостановочно скачущее по собственным же

думкам состояние сознания, или же, как неудержимая склонность души к обобщениям.

Вот, шел человек на работу, споткнулся, упал, разбил баночку с обедом и остался на

перерыве голодным. Сидит он и думает – «да-а-а… как много, все-таки, еще на земле

несправедливости осталось…».