Мальчик А, стр. 66

В пятницу она наконец собрала кубик Рубика. Добила последнюю сторону, которая уже столько дней не давала ей покоя: было в Джеке что-то такое, что не совсем соответствовало ее четко продуманным представлениям о том, как все должно быть. Но теперь последние квадратики встали на место, и на кубике сложилась законченная картинка. Только эта картинка была такой страшной и жуткой, что она даже не знала, что можно сделать, чтобы вообще что-то сделать. И еще она поняла, что, собрав эту последнюю сторону, она перепутала квадратики на остальных пяти. Все пошло вкривь и вкось. Вся ее жизнь, такая цельная и размеренная, разбилась па куски. Все вдруг утратило смысл.

Она заводит машину и сметает с приборной панели весь мусор, оставшийся после обеда. Обертка от шоколадки, пустой пакет из-под чипсов, смятые и скомканные, как и ее смятенное сердце, летят прямо на пол под пассажирским сиденьем, где, среди остальных молчаливых свидетельств ее тщетных попыток утешить себя чем-то вкусненьким, лежат комки высохшей грязи с ботинок Джека, которые первыми испачкали пол. Его следы остались не только в машине. Он натоптал в ее мире так, что она еще очень не скоро вычистит всю эту грязь. Но она его не ненавидит. Просто не может его ненавидеть. Потому, что то место у нее в душе, которое теперь занимает Джек, пространство, нужное для того, чтобы вместить в себя ненависть, уже занято чувством, прямо противоположным ненависти. Собственно, в этом-то вся и проблема. Поэтому ей сейчас так тяжело и плохо. Если бы она смогла разбудить в себе ярость и отвращение, ей было бы легче. Гораздо легче. Она пошла бы к нему и высказала все, что думает. Она не боится. Мишель вообще ничего не боится. Но сперва надо что-то решить. Разговор обязательно состоится, но только когда она будет готова. Когда она будет знать, что ей делать. Сначала надо придумать план действий, очень четкий, буквально по пунктам, и поэтому она едет дальше. Все равно куда. Просто вперед. Лишь бы не стоять на месте.

В машине, которая впереди, за рулем, видимо, ученик. Еле-еле плетется. Но Мишель никуда не торопится. Она даже не знает, куда она едет — пока не приедет. Задний номерной знак у машины, которая впереди, болтается на одном винтике. Это напоминает Мишель плакат из предвыборной кампании тори: «Нельзя доверять лейбористам», где «лейбористам» было написано на такой же болтающейся табличке, стилизованной под номерной знак. Доверять. Вот оно, ключевое слово. Все дело в доверии, которого все так боятся.

Она так хотела, чтобы Джек ей доверял. Поэтому она и разрешила ему сфотографировать себя голой, а потом подарила ему одну фотку. Тем самым она давала ему понять, что доверяет ему безраздельно, и как бы спрашивала, почему он не может довериться ей. Ведь было же что-то такое, о чем он ей не рассказывал. Но почему? Что же это такое, о чем нельзя рассказать даже самому близкому человеку? И это «что-то» было как будто невидимое препятствие, не дававшее им сблизиться, как то идиотское правило шести дюймов для школьных танцев, которое она никогда не соблюдала.

Он все же раскрыл свой секрет. Но так не считается. Он не доверился ей. Просто проговорился во сне. В тот единственный раз, когда они спали в одной постели, но не занимались сексом. В тот вечер Джек вообще был какой-то странный. Он обычно такой ненасытный: сколько бы они ни любили друг друга, ему всегда было мало. Джек — единственный из всех мужчин, которые у нее были, кто выматывал ее в постели, так что ей больше уже ничего не хотелось. Но в ту ночь он сказал, что устал и ему хочется спать, а потом долго лежал и не спал. Все ворочался с боку на бок, как будто что-то ему мешало. Как будто в постели была змея. И сама Мишель тоже не могла заснуть. Потому что все думала, что с ним случилось. А потом, когда он наконец заснул, он стал разговаривать во сне. Все повторял одно имя: «Анджела, Анджела». Сперва Мишель очень расстроилась, потому что решила, что Анджела — это, наверное, его бывшая девушка. Может быть, это и есть его страшный секрет. Может быть, из-за этой Анджелы он так не любит рассказывать о своем прошлом. Может быть, они расстались, скажем, она его бросила, но он по-прежнему ее любит. Или, может, они до сих пор встречаются. Тут Мишель разозлилась. Она так верила Джеку, так верила — а он, сволочь такая, ее обманывал. К утру она убедила себя, что таинственный «дядя Терри» — это всего лишь уловка, чтобы трахаться с той, другой. По дороге на работу Мишель вся кипела от ярости, а Джек вообще ничего не заметил; даже не спросил, что случилось.

Она снова злится, при одном только воспоминании. Да еще этот чайник, который еле плетется впереди… достал уже, честное слово. Мишель прибавляет газу и идет на обгон, хотя на встречной полосе есть машины, и места для обгона практически не остается. Переключая передачи, она чувствует едкий запах своей подмышки. Она не мылась три дня. Что не есть хорошо. Долго так продолжаться не может. Ей уже надо домой. Но она еще ничего не решила. Разве что только, что завтра она не пойдет на работу. И даже не предупредит. Все равно батарея в мобильном сдохла. А Дейв пусть идет в задницу.

В первую ночь она долго не могла заснуть, все пыталась придумать, кому позвонить, с кем из подруг можно поговорить обо всем, что случилось, стоит ли загружать маму такими вещами. В итоге она рассудила, что не надо никому звонить, но к тому времени это было уже не актуально, потому что батарея в ее «Мотороле» почила в бозе.

И все же ей надо где-нибудь остановиться. В каком-нибудь недорогом отеле. Сезон отпусков благополучно закончился, так что свободные номера должны быть. Сейчас ей не хочется возвращаться домой. И идти на работу. Потому что как раз на работе она поняла страшную правду. Недостающие части нашлись, и картинка сложились в единое целое: прошлое, которого как бы и не было, невиновность, вина — все вместе. Мишель читала газету. Обычно она не читает газет на работе, но в то утро Дейв достал ее больше обычного, и она взялась за газету