Один в поле, стр. 3
– Почти по пути… За что «За боевые» получил? – поинтересовался «синий», не повернув головы: он был занят, выруливая между тесно поставленными машинами. – Стальной плацдарм?
– Я на плацдарм не успел. – Рой поймал себя на том, что будто извиняется перед этим жестким и прямым, как офицерский стек, человеком. – Нас уже под Мугелу перебросили.
– Резервный корпус? Тоже славно задали перцу хонтийцам. Я-то на плацдарме клешню оставил, а про ваши подвиги уже в госпитале по радио слышал да в газетах читал. Двадцать вторая?
– Двадцать четвертая! – Рою хотелось добавить «господин», но он не знал ни имени, ни чина собеседника.
– Военные тайны выдаешь первому встречному, солдат? – улыбнулся углом рта гвардеец, метнув на пассажира цепкий взгляд. – Впрочем, расслабься – какие теперь тайны?
– А кто вы по званию? – стесняясь, спросил Рой.
– Ротмистр Лоос, – улыбнулся водитель. – К твоим услугам… Э-э! Только крышу мне не пробей макушкой! Тоже мне придумал: строевую стойку в автомобиле! Да и не в форме я…
– Виноват, господин ротмистр!
– Ты, парень, – бывший офицер внимательно посмотрел на Роя, – эти свои «виноват» брось. Нет сейчас ротмистров.
– Неужто Боевая Гвардия запрещена? Я слышал…
– Слышал он… Нет, Гвардия не под запретом. Мы под запретом. Все, кто ее опорой был… Я ведь, солдат, еще в ту войну начинал, при императоре… Зеленым сопляком, моложе тебя…
Ротмистр замолчал, вытащил из пачки, валяющейся у ветрового стекла, погнутую сигарету и долго пытался чиркнуть спичкой, прижав коробок ребром ладони, пока Рой не взял их у него и не помог закурить.
– Благодарю, солдат… И вообще: все изменилось. Раньше мы выродков гоняли… Ты, часом, не выродок? Хотя откуда: кто выродков, кроме штрафников, в армии встречал?.. А теперь они все под себя подмяли. Видел того борова за прилавком?
– Ви… видел… А он что – тоже выродок, господин…
– Забудь про господ! – гаркнул ротмистр. – За решетку меня решил упечь? И сам сесть рядом за пособничество?
– Никак нет, э-э…
– Вот именно, что «э-э». Первостатейный выродок этот господин Суук. И папаша его выродок, и мамаша… Все выродки. До седьмого колена. Но помнят, крысиная порода, что я в свое время на перевоспитание их не упек всех скопом, благодарность, значит, проявляют…
– Как же вы теперь? Без работы…
– Плюнь, солдат. Никуда они не денутся. За папашей Сууком такие делишки раньше водились, что и нынешние власти по головке не погладят. Это молодой – глупый да крикливый, а старый Суук очень себе на уме. Он лучше сынку по шее накостыляет – если найдет, конечно, у него шею в сплошном сале, – чем меня, благодетеля своего, на улицу вышвырнет. Не то, что «добрякам» сдать. Этого ему не простят.
– Кто?
– Дед Пихто и бабушка Никто. Усек?
Рой понял, что эту тему развивать не стоит.
– А почему он мои деньги не взял? Там же на ценнике было написано…
– Эх, солдат, солдат… Наивный ты. У нас теперь две валюты.
– Как две? – опешил Рой. – Неужто хонтийцы…
– Да хонтийцы тут ни при чем. У них там дела почище наших будут – гражданская война, говорят. Сепаратисты и все такое. Не сегодня-завтра на две части развалятся. А с деньгами наши умники намудрили, доморощенные. Выродки, мать их… Пока мы там за родину пуп рвали, тут экономика, понимаешь, развалилась. Пока Отцы у власти были, как-то справлялись. А как свобода настала, так все и обвалилось. Цены росли по пять раз на дню. Да как! Утром денег у тебя в кошельке на сто буханок хлеба хватало, а к вечеру и трех не купишь.
– И сколько теперь на это можно купить? – с сомнением поглядел солдат на свои деньги, еще десять минут назад казавшиеся богатством.
– Ну, на пару-другую буханок хватит, – улыбнулся ротмистр. – Шучу, конечно. Побольше, естественно. Только в очереди настоишься за этим тоже побольше.
– Так нет же очередей!
– Потому и нет, что здесь только на золотые торгуют.
– Взаправдашние? Как при императоре? Где ж их взять?
– Да не на червонцы. Бумажки придумали особые. На них вроде как на старых все – тройка, пятерка, десятка, да только золотом. На, взгляни, – Лоос достал из нагрудного кармана мятую купюру и протянул Рою.
Тот разгладил бумажку и увидел портрет военного с надменным лицом, облаченного в латы. Он помнил этого человека – императора Эррана Первого, Собирателя Земель. Такой же портрет красовался на картинке в учебнике средневековой истории, запрещенный как раз в том году, когда он, Рой, заканчивал восьмой класс, где эту историю проходили. Рой с одноклассниками, чумазые, как кочегары, и веселые – какому школьнику не захочется сжечь опостылевший учебник! – под бдительными взглядами педагогов и представителей районной управы швыряли в огромный костер связанные шпагатом пачки книг. А годом позже вместо уроков труда вырезали из книг, указанных в длинных списках, картинки и целые страницы, вымарывали тушью имена, строчки и абзацы. Такова была воля Неизвестных Отцов, ночей не спящих, неустанно заботясь о своих согражданах…
– На эти бумажки купить можно все. И даже поменять свои деревянные на эти, золотые. Только не везде и не просто так…
– Он же запрещен был, – Рой перебил рассказчика, разглядывая портрет императора.
– Был да сплыл, – офицер отобрал банкноту. – Теперь многое из старого разрешено. И герб имперский, и история…
– Может, и императора на трон вернули? – криво усмехнулся Рой: то, что говорил ротмистр, не укладывалось в голове.
– Императора? – развеселился чему-то собеседник. – Ну ты, паренек, хватил! Императора ему подавай… Никаких императоров, солдат! У нас теперь власть народа. Демократия. Слышал такое слово?..
За разговорами Рой не заметил, как автомобиль оказался на знакомой улице. Вот она, родная «отцовка», о которой он столько мечтал на нарах «учебки», в сыром окопе и на госпитальной койке.
– Беги, солдат, – как-то по-особому добро улыбнулся господин Лоос: юноша и не подозревал, что тот может так улыбаться – не саркастически, не язвительно, а как отец… – Вижу, не терпится тебе…
– Спасибо! – пулей выскочил Рой из машины, но обернулся, смутившись. – Может, к нам зайдете, господин ро… Мама будет рада. И отец.
– Нет, ты уж один, – покачал головой офицер. – Уж я-то знаю, каково это – домой с войны возвращаться. Не до меня вам будет сегодня.
– Ну что вы!..
– Знаю, знаю… У тебя, небось, и девушка есть.
– Нет, господин ро… – покраснел парень.
– Ну, это дело наживное. Сейчас, когда вашего брата повыбили да поперекалечили, – особенно. А захочешь поболтать – ты, вижу, парень неплохой, хоть и наивный до предела… – ротмистр неловко накарябал адрес на спичечном коробке. – Забегай как-нибудь. Поболтаем о жизни, о том, о сем… Ну – держи!
«Лебедь», окутавшись клубами сизого дыма, укатил, а Рой остался стоять посреди улицы, еще ощущая ладонью крепкое мужское рукопожатие. Ладонь у ротмистра Лооса была твердой, сухой и теплой. Ладонь хорошего, уверенного в себе и своем деле человека…
Аллу шел рядом, глубоко засунув руки в карманы куртки, и молчал. Он был очень деликатен, этот бывший приютский, добравшийся без связей и взяток почти до вершины жизни. Или был на пути к этой вершине.
– Ты что-то сказал? – очнулся Рой и со стыдом понял, что они дошли почти до дома Гаалов.
– Ты задумался, и я не хотел тебе мешать. Опять про Дону?
– Да так… – молодому человеку почему-то не хотелось рассказывать другу о том, какие не столь уж давние воспоминания прошли перед ним чередой то ярких, то смазанных картинок.
– Она по-прежнему… – инженер не договорил: все было понятно без слов.
Очень многие – почти пятая часть населения страны (исключая выродков, конечно) – плохо перенесли лучевое голодание. То, что для крошечной и гонимой группки, почувствовавшей себя людьми, стало благом, долгожданным избавлением, для остальных обернулось катастрофой. И дело тут было не только в исчезновении привычного стимулятора. Роковую роль сыграла правда, которая была хуже всякой лжи. Правда, что лилась каждый день на головы не желающих ее знать из радиоприемников, с экранов телевизоров и со страниц газет. Не желающих, но не могущих по примеру древних героев залить себе уши воском и завязать глаза.