Записные книжки, стр. 56
О. Секретарь клуба, маленький, сутулый, ему около пятидесяти. Владеет плантацией давно. По общему уровню и начитанности куда выше большинства местных, весьма остроумно и ядовито вышучивает плантаторских жен, ропщущих на тяготы жизни вдали от Англии. Говорит, что плантаторы, как я и предполагал, в основном, выходцы из нижних слоев среднего класса, и их жены в большинстве своем на родине стояли бы за прилавком, тогда как здесь у них дома, множество слуг и автомобили.
Дж. Р. Инженер, состоит на государственной службе. Низенький, щеголеватый, с четкими чертами лица, седой. Педантичен. С ног до головы солдат и джентльмен, имеет дом на острове Уайт и через год, когда выйдет в отставку, намерен поселиться там. Подыскивает себе занятие, подумывает о птицеферме — надеется, что так скоротает время и получит десять процентов дохода от вложенной в ферму суммы. Типичный отставник, все предрассудки военной касты для него незыблемы. Легко представить, как он сойдется с отставниками, в конце концов обосновавшись в Вентноре.
П. Дюжий, дебелый грубиян-ирландец с двойным подбородком. Лицо кирпично-красное, как и положено ирландцу, — кудрявый, голубоглазый, говорит с сильным акцентом. Тридцать пять лет на государственной службе, начинал простым полицейским. Теперь возглавляет полицию. Недавно женился во второй раз на смазливой девчонке из Белфаста, моложе его дочери, по виду типичной буфетчице. Весело, благодушно подшучивает над собой. Водил нас по тюрьме. Показал арестантов, приговоренных к длительным срокам; закованные в кандалы, они заняты на разных работах. Кто моет рис, кто плотничает. В двух тесных камерах содержатся смертники, они сидят по-турецки на койках, совершенно голые, если не считать тюремных саронгов — полоски замызганной белой с тюремным клеймом ткани, вытканной самими заключенными. Они ничего не делают. Смотрят прямо перед собой. Нам сказали, что за три дня до казни им дают по пять долларов в день, и они могут потратить их по своему усмотрению на еду, выпивку или курево. В день казни смертник идет через тюремный двор к водоему, там он моется, затем в комнату, где ему дают завтрак, затем по узкой лесенке в камеру, где приговор приводят в исполнение. На голову ему натягивают белый колпак и поворачивают лицом к стене. Вокруг шеи обертывают веревку, привязанную к железному кольцу в потолке, ставят на крышку люка и выдергивают засов. Это приспособление нам демонстрировал препошлейший кокни, приземистый, с почерневшими обломками зубов, женатый на японке. Я спросил, не ужасает ли его смертная казнь, он в ответ только засмеялся и сказал, что это не мешает ему спать. Он рассказал, что арестант, которого должны были казнить на следующий день, на вопрос, есть ли у него последнее желание, ответил: «Есть, я хочу женщину». Начальник полиции прыснул: «Молодчага, — сказал он. — Я, разумеется, не стал бы возражать, но, сами понимаете, это против правил. Местное общество сжило бы меня со свету».
Я с интересом наблюдал, как производится мытье арестантов — им полагается мыться два раза в день. Их партиями подводят к большому водоему, у каждого свой таз, по команде они четыре раза окатываются, растираются и, по команде же, снова четыре раза окатываются. Затем по-быстрому надевают сухие саронги и уступают место следующей партии.
В ночной тьме вырисовываются стройные, изящные очертания арековых пальм. В них суровая красота силлогизма.
Л. К. У него прозвище гнилушка Гей. Он учился в Бейлли-оле, более образован и начитан, чем плантаторы и государственные чиновники, с которыми вынужден проводить время. Учился в кадетском училище, готовился в офицеры, но стал школьным учителем. Отлично играет в бридж, прекрасно танцует. Местные считают его заносчивым и относятся к нему крайне недоброжелательно. Одевается не без шика, умеет занятно вести беседу на оксфордский манер. Остроумно пересыпает речь жаргонизмами и в то же время у него речь человека образованного. Говорит своеобычно. Хорош собой, лицо интеллектуала — мог бы сойти и за молодого преподавателя Оксфорда или Кембриджа и за профессионального танцора из ночного клуба.
С. Чопорный, старательный, педантичный, добропорядочный и скучный. Жена — легкомысленная вертушка. Благодаря своим способностям занял в Сингапуре видное положение. По соседству с ними жила одна супружеская пара. Муж — брызжущий энергией здоровяк, жена — ханжа, такая же добропорядочная и скучная, как С. Оба средних лет. В один прекрасный день эта дама и С, к удивлению всей колонии, сбежали вместе. Брошенные муж и жена затеяли бракоразводный процесс и, в конце концов, поженились. С. лишился работы, поселился в Англии, живет в бедности с женщиной, которую увел от мужа. Полное торжество сингапурской колонии омрачает лишь то обстоятельство, что, по слухам, они бесконечно счастливы.
Прогуливаясь, я думал о широкой дороге — иногда я вижу ее во сне — дороге, петляющей по холмам точь-в-точь, как та, по которой я шел; она ведет в город, куда я, сам не знаю почему, стремлюсь попасть. По ней торопливо идут мужчины и женщины, и, проснувшись, я нередко обнаруживаю, что стою посреди комнаты — так велико мое желание слиться с толпой. Я ясно вижу город на вершине горы, обведенный крепостными стенами, вижу и дорогу, широкую, белую; петляя по холму, она ведет к городским воротам. Свежий душистый ветерок, синее небо. Они идут и идут вперед, женщины и дети, не переговариваясь — они устремлены к цели, лица их озарены надеждой. Они не смотрят по сторонам. Они спешат, их глаза горят нетерпением. Я не знаю, на что они надеются. Знаю лишь, что их гонит вперед некая неотступная мечта. Город несколько напоминает города на картинах Эль Греко, вырастающие на отрогах гор, — «землю моей мечты», зыбкие видения, которые встают при свете молнии, вспарывающей ночную тьму. Но те города — с узкими, кривыми улочками, обложенные со всех сторон тяжелыми тучами. В городе же, который мне снится, светит солнце, а улицы — широкие и прямые. Что за люди живут в этих городах мистиков, уклад этих городов, умиротворение, которое они дают истерзанному сердцу, — я смутно представляю; но что за люди живут в моем городе и почему тех людей на дороге так страстно влечет к нему, я не знаю. Знаю только, что мне насущно необходимо туда попасть и что, когда я наконец войду в его врата, я обрету там счастье.
Стихи;