Обман, стр. 9

В свои двадцать лет Рейчел вдоволь наслушалась оскорбительных слов, произнесенных в ее адрес: кувалда, квашня, задница – и, как правило, эти обидные словеса сочетались с определением гнусная. Ее могли обозвать коровой, кобылой и свиноматкой – тут все зависело от склонностей и вкусов обзывающих. Еще в школьные годы, будучи постоянной мишенью бесконечных насмешек и издевательств, Рейчел поняла, что людям, подобным ей, жизнь предоставляет три четких способа реагирования: плакать, спасаться бегством или научиться давать отпор. Она выбрала последнее, и то, что она никому не спускала обид, и расположило к ней Сале Малик, которая стала ее подругой.

Лучшей подругой, думала Рейчел. И в радости и в горе. Ничто не омрачало их радости с той поры, когда им было по девять лет. А вот в последние два месяца им пришлось столкнуться с горем. Но все должно скоро измениться, и в этом Рейчел была более чем уверена.

Вихляя из стороны в сторону, она преодолела крутой подъем на Черч-роуд, миновала погост перед церковью Святого Иоанна; поникшие от жары головки растущих на могилах цветов смотрели вниз, в землю. Дорога, обогнув по дуге железнодорожный вокзал, стены которого покрывала глубоко въевшаяся грязь, круто шла на подъем; поднявшись на него, Рейчел увидела перед собой более обустроенный район с холмистыми газонами и улицами, окаймленными кустами. Эта часть города называлась районом Авеню. Семья Сале Малик жила в доме на Второй авеню в пяти минутах ходьбы от Гринсворда, большого, поросшего густой травой газона, по обеим сторонам которого стояли, возвышаясь над морем, два ряда небольших прибрежных домиков.

Семейство Малик обитало в одном из наиболее респектабельных домов, окруженном широкими газонами, на которых росли деревья, в том числе и несколько раскидистых груш, под которыми Рейчел и Сале поверяли друг другу свои детские тайны. Дом выглядел типично английским: деревянно-кирпичный, крытый черепицей, с ромбовидными стеклами в рамах в стиле позапрошлого века. На сделанной под старину входной двери красовались поперечные железные стяжки; многочисленные каминные трубы были точь-в-точь как на Хэмптон-Корте [20]; гараж, приткнувшийся к заднему фасаду дома, походил на средневековую крепость. При взгляде на дом никто не мог поверить, что его возраст не более десяти лет. И хотя каждый мог согласиться с тем, что в доме живет одна из самых состоятельных семей Балфорда, никому и в голову не пришло, что многие ее члены происходят из Азии, из страны моджахеддинов, мечетей и фая.

Когда Рейчел, преодолев поребрик, въехала на тротуар, а затем толчком переднего колеса открыла калитку, лицо ее было покрыто бисеринками пота. Войдя в тень раскидистой ивы, она с удовольствием набрала полные легкие прохладного благоуханного воздуха и на мгновение остановилась под деревом, говоря себе, что надо перевести дух, и осознавая при этом, что эта пауза необходима ей для обдумывания плана своего визита. За свои двадцать лет ей ни разу не доводилось бывать в семье, переживающей недавнюю утрату, – тем более в семье, где эту утрату воспринимали с такой горечью, какую она видела в глазах своей подруги. Сейчас ей необходимо сосредоточиться на том, как сказать об этом, что делать и как себя вести. Сейчас любая оплошность по отношению к Сале была бы непростительной.

Прислонив велосипед к вазону с цветущей геранью и вынув из багажной корзины сверток, Рейчел направилась к парадному входу, тщательно обдумывая первые слова, которые необходимо будет сейчас произнести. Какой ужас… Я пришла сразу же, как смогла… Я не хотела звонить, ведь по телефону всего не выразить… Все сразу так ужасно изменилось… Я знаю, как сильно ты любила его…

Она понимала, что все фразы, кроме последней, были правдивыми. Но вот своего будущего мужа Сале Малик не любила.

Впрочем, сейчас это не имело значения. Мертвые не могут вернуться и попросить живых объясниться, а поэтому какой смысл копаться сейчас в том, что ее подруга не испытывала сильных чувств к человеку, внезапно превратившемуся из незнакомца в ее будущего супруга. Сейчас, конечно же, он уже таковым не станет. А это наводит на мысль… Ну, нет. Рейчел тряхнула головой, стараясь выбросить из головы эти вздорные подозрения. Зажав сверток под мышкой, она постучала в дверь.

Дверь открылась от прикосновения костяшек ее пальцев. И сразу же до ее слуха донеслись отчетливые звуки фоновой музыки, сопровождающей события, происходящие на экране, и голоса на непонятном языке. Говорили, как предположила Рейчел, на урду. А фильм, по всей вероятности, был очередной покупкой по каталогу, сделанной золовкой Сале, наверняка сидящей сейчас перед телеэкраном на подушке в своей обычной позе: с чашей мыльной воды на коленях и опущенной в нее кучей золотых браслетов, которые она тщательно перемывала.

Все было именно так, как предположила Рейчел. Произнеся: «Есть кто-нибудь? Где ты, Сале?», она открыла дверь в гостиную и сразу увидела Юмн, молодую жену брата Сале, но та была занята не мытьем драгоценностей, а починкой одной из своих многочисленных дупатт. Юмн сосредоточенно тыкала иголкой в подогнутую кайму шарфа, однако прилагаемые усилия явно не приносили ожидаемого результата.

Она негромко вскрикнула, услышав, как Рейчел кашлянула, давая знать о своем присутствии, а затем всплеснула руками, отчего иголка, нитки и шарф разлетелись в разные стороны. Непонятно почему, но на всех пальцах ее левой руки были надеты наперстки. Они тоже разлетелись по сторонам.

– Как ты меня напугала! – громким голосом произнесла она. – Боже мой, Рейчел Уинфилд. И все это именно сейчас, сейчас, когда ничто на всем свете не должно меня тревожить. Женский цикл – это ведь очень тонкое дело. Или тебе об этом не известно?

Сале всегда говорила, что ее золовка рождена для театра, но воспитание и образование прошли мимо нее. Первое утверждение, по всей вероятности, было истинным. Приход Рейчел вряд ли мог быть незамеченным. Но Юмн, казалось, хотела воспользоваться даже и этим малозначащим событием, чтобы оказаться в центре внимания. Конечно, все было сделано для того, чтобы подчеркнуть и выпятить ее «женский цикл», как она называла это, и сейчас она обеими руками обхватила свой живот на тот случай, если Рейчел не поймет суть только что сказанного. Но это было излишним. Рейчел не верила, что Юмн может думать или говорить о чем-либо другом, кроме как о желании снова стать матерью и о протекании ее беременности – третьей беременности за тридцать семь месяцев жизни в замужестве, когда ее второму сыну не исполнилось еще и полутора лет.

– Прости, – сказала Рейчел. – Я не хотела тебя пугать.

– Надеюсь, что не хотела.

Юмн повела глазами, ища разлетевшиеся по комнате вещи. Широко раскрытым правым глазом она заметила шарф, прищурив при этом свой, смотрящий в другую сторону, левый глаз, который она обычно держала в тени, отбрасываемой дупаттом. Когда Рейчел показалось, что Юмн намеревается снова приступить к работе, не обращая внимания на ее присутствие, она решила продолжить разговор.

– Юмн, я пришла повидать Сале. Что с ней?

– С этой девушкой всегда что-то происходит, – пожала плечами Юмн. – Стоит мне обратиться к ней, как она сразу делается глухой, как камень. Что ей нужно, так это хорошая трепка; только жаль, здесь никто не хочет этим заняться.

– А где она сейчас? – спросила Рейчел.

– Бедняжка, думают они, – продолжала Юмн. – Не трогайте ее. Она так переживает. Она переживает, ты можешь это представить? Да это просто смешно.

Услышав это, Рейчел встревожилась, но, будучи верной подругой Сале, приложила максимум усилий, чтобы скрыть тревогу.

– Она дома? – спросила Рейчел, стараясь говорить спокойно. – Так где она, Юмн?

– Только что поднялась наверх.

Когда Рейчел была уже в дверях гостиной, Юмн со злобным хихиканьем добавила:

– Там она, вне всякого сомнения, страдает от горя.