Обман, стр. 34

– Один человек умер. И я…

– Ты во что-то вляпалась?

– Нет.

– Тогда что?

– Мам, я же пытаюсь объяснить. Ну как ты не понимаешь, я хочу просить тебя…

– О чем?

– О помощи. Мне нужен совет. Я хочу прояснить для себя один вопрос: если кому-то известно о смерти человека, должен ли он рассказывать об этом всю правду, какой бы она ни была? Если то, что он знает, никак не связано со смертью человека, может ли он не рассказывать того, что ему известно, когда его спросят об этом? Я уверена, что у нее нет необходимости самой рассказывать что-либо, если ее не спрашивают. Но в том случае, если ее спросят, надо ли ей рассказывать о чем-либо, не будучи даже уверенной в том, что этим она может помочь?

Конни окинула дочь таким взглядом, словно у нее за спиной выросли крылья. Затем прищурилась. Когда она заговорила, то стало ясно, что, переварив в голове сбивчивые объяснения дочери, она все-таки сумела сделать какие-то умозаключения.

– Рейчел, мы говорим о внезапной смерти? Неожиданно случившейся?

– В общем, да.

– Так она случилась неожиданно?

– Полагаю, что так.

– И это произошло недавно?

– Да.

– Здесь, у нас?

Рейчел утвердительно кивнула.

– Тогда это… – Конни, зажав сигарету между губами, принялась торопливо перебирать газеты, журналы, рекламные буклеты, лежавшие на столе под пластмассовой корзиной, в которую она обычно клала сигареты. Откинув с сторону одну, другую, затем третью газету, пробежала глазами по первой полосе «Тендринг Стандарт». – Это? – Она поднесла газету к лицу Рейчел – тот самый номер, с репортажем о трупе, найденном на Неце. – Так ты знаешь кое-что об этом, моя девочка?

– Почему ты так решила?

– Рейчел, я, что, по-твоему, слепая? Мне известно, что ты якшаешься с цветными.

– Не говори так.

– А что? Ведь ты никогда не делала секрета из того, что вы с Салли [39] Малик…

– Сале. Не Салли, а Сале. Я не против того, что ты называешь это «якшаться с ними». Я против того, чтобы называть их цветными. Это же невежество.

– Да? Ну тогда прошу прощения. – Конни стряхнула пепел с сигареты, постучав ею о край пепельницы, выполненной в виде туфли на шпильке; над пяткой были сделаны лунки, чтобы класть в них горящие сигареты. Лунками Конни никогда не пользовалась, считая непрактичным отказываться от нескольких добрых затяжек; одну такую затяжку она как раз и собиралась сделать сейчас. – Ты лучше скажи мне прямо, девочка, каким боком все это касается тебя, потому что сегодня у меня нет настроения разгадывать головоломки. Тебе известно что-либо о смерти этого парня?

– Ну… Не совсем.

– Так ты знаешь кое-что, но не достоверно, так? Ты лично знаешь этого парня? – Этот вопрос, раз уж он был задан, казалось, должен был подвести некую черту, хотя бы потому, что глаза Конни вдруг расширились, и она внезапно таким порывистым движением ткнула окурок в пепельницу, что туфля опрокинулась. – Ты с этим парнем гуляла среди летних домиков? Господи, Боже мой, и ты все позволяла этому цветному? О чем ты думала, Рейчел? Ты что, совсем забыла о приличиях? Об уважении к самой себе? Ты что, думаешь, трахнуть и, не дай бог, обрюхатить тебя будет для цветного знаменательным событием? Нет, черт возьми, не будет. А если ты подцепишь какую-нибудь цветную инфекцию? Или вирус? Забыла, как он называется… энола, онкола?

Эбола, мысленно поправила мать Рейчел. Ну о каком траханье с мужчиной – будь он белым, коричневым, черным или розовым – в аллее летних домиков на Неце вообще может идти речь?

– Мам, – умоляюще глядя на мать, произнесла Рейчел.

– Конни! Для тебя я Конни, заруби себе это на носу!

– Ну хорошо. Никто не трахал меня, Конни. Неужели ты думаешь, что кто-то – будь он какого угодно цвета – захотел бы меня трахнуть?

– А почему нет? – взорвалась Конни. – Что у тебя не так? Да у тебя такое чудное тело, такие милыми щечки, такие соблазнительные ножки, что никакой парень не откажется гулять с тобой, Рейчел Линн, хоть все ночи напролет.

Слушая мать, Рейчел видела в ее глазах отчаяние. Она понимала, что бесполезно – даже хуже, это было бы неоправданно жестоко – заставить Конни говорить правду. Ведь она, в конечном счете, и была той самой женщиной, которая произвела на свет ребенка и не наделила его нормальным лицом. Наверное, жить, постоянно внушая себе эту ложь, не легче, чем жить с таким лицом, как у нее.

– Ты права, Конни, – сказала Рейчел и вдруг ощутила, как внезапное, тихо подкравшееся отчаяние покрыло ее, словно сетью, в которой до этого запутались все мирские невзгоды. – А что касается этого парня… ну, на Неце, так между нами ничего не было.

– Но ведь тебе же что-то известно о его смерти?

– Не совсем о смерти. Но кое о чем, что, возможно, связано с ней. И я хочу знать, надо ли мне рассказывать об этом, если меня спросят.

– Кто может спросить?

– Ну, например, полиция или еще кто-то.

– Полиция? – переспросила Конни, с трудом произнося это слово внезапно одеревеневшими губами. Даже сквозь румяна марки «Фуксия», которыми она пользовалась, было заметно, как побелела ее кожа; вдруг следы косметики на ее щеках стали похожи на влажные лепестки розы. Не глядя на Рейчел, она сказала: – Мы деловые женщины, Рейчел Линн Уинфилд. Это во-первых, да и в последних. Все, что у нас есть – я согласна, у нас есть очень немного, – зависит от того, насколько доброжелателен к нам этот город. Я имею в виду не только благожелательность туристов, приезжающих сюда летом, но всех остальных. Доброжелательное отношение всех. Тебе понятно?

– Конечно, понятно.

– А теперь представь себе: ты приобретаешь репутацию особы, у которой что в голове, то и на языке, а значит, в ушах у Тома, Дика, Гарри, в общем, любого встречного и поперечного. Ведь проиграем от этого только мы: Конни и Рейчел. Люди будут избегать нас. Они перестанут ходить в наш магазин. Они предпочтут съездить в Клактон, где будут чувствовать себя более спокойно и комфортно и где они без опасения смогут сказать: «Мне нужно что-либо особенное для подарка одной даме»; говоря это, они могут лукаво подмигнуть, но быть при этом уверены, что ни об их покупках, ни об их подмигиваниях не станет известно их женам. Ты поняла меня, Рейчел? У нас есть бизнес, и мы должны его вести. Бизнес прежде всего. И так должно быть всегда.

Сказав это, она снова поднесла ко рту стакан с кока-колой, а свободной рукой достала из лежащей на столе кипы счетов, каталогов и газет журнал «Вуманс оун» [40]. Перевернув первую страницу, она стала сосредоточенно читать оглавление, давая понять, что разговор закончен.

Рейчел наблюдала, как яркий ноготь матери перемещался сверху вниз по перечню публикаций номера. Она заметила, как оживилась Конни, дойдя до статьи «Семь способов уличить его в обмане». От одного названия Рейчел, несмотря на жару, бросило в дрожь – ведь в статье наверняка говорилось о том, как докопаться до самой сути проблемы. Сейчас ей нужна была статья совсем о другом, ну например: «Что делать, когда ты в курсе дела», – хотя ответ она уже знала. Ничего не делать и ждать. И именно так, как она теперь считала, должен поступать каждый, когда ситуация доводит его до той черты, переступив которую совершаешь либо мелкое предательство, либо что-то совсем другое. Как ни крути, эта дилемма не предлагает другого пути, кроме того, который ведет к несчастью. То, что произошло за последние дни в Балфорде-ле-Нец, окончательно убедило Рейчел в этом.

– Вы пока не знаете, на сколько дней?

Брызги слюны вылетали при каждом слове изо рта хозяина отеля «Пепелище». При этом он потирал руки так, словно между его ладонями уже находились деньги, с которыми Барбаре придется расстаться перед тем, как покинуть его отель. Представляясь, он назвал себя Базилем Тревесом и добавил, что является отставным лейтенантом – вооруженных сил ее величества, гордо объявил он, – прочитав в регистрационной карточке, что Барбара служит в Нью-Скотленд-Ярде. Это в некотором роде делало их коллегами.