Русские флибустьеры, стр. 4

Десяток живых кур Орлов запихал в деревянную клетку. Двое крупных и отчаянно визжащих поросят пристроились рядом. Они были связаны, лежали на боку, и Орлову пришлось повозиться, чтобы напоить их.

Бочки с пресной водой закатили и составили в один угол трюма, с ромом – в другой. Связки лука и чеснока легли поверх корзин с томатами. Наконец, Петрович вручил Орлову длинный прямой тесак.

– Выбери куренка пожирнее. Только смотри, чтоб кровь на палубу не пролилась. Чтоб ни капли! Ощиплешь, перо не выбрасывай, вот тебе под него мешок. Куренка отдашь на камбуз, коку. И отдыхай до ночи.

Тесак был тяжелый и неудобный. Таким мачете хорошо рубить подлесок, пробивая тропу. Но чтобы лишить жизни курицу, можно обойтись и перочинным ножичком.

– Чего задумался? – спросил Петрович.

Орлов попробовал лезвие тесака на ногте и сказал:

– Наточить бы.

– Иди на ют. Там и наточишь.

Несколько минут спустя Орлов стоял на корме, перегнувшись через борт, и глядел, как кровь из тушки капает в воду и клубится бурыми хлопьями, дразня рыбешек. «Мексика, Мексика, – думал он. – С ней бесполезно спорить. С ней бесполезно строить совместные планы. Никогда не знаешь, чего от нее ждать. Не прошло и часа, как я строил вышку и глядел с высоты на лес, и прикидывал, как проложить дорогу, и рассчитывал, сколько надо будет потратить на завтрашний визит к алькальду [3]. И вот уже нет никакой вышки, и не будет никакой дороги, и теперь я должен стать лучшим другом не алькальда, а боцмана Петровича. А в кустах под обрывом остывают два тела~ Почему они решили убить меня? Неужели так велика здесь ненависть к проклятым гринго? Не заметил я особой ненависти. Они даже не смотрели на меня. Я был для них вроде вот этого несчастного куренка, которого приговорил Петрович. Но куренок пойдет в пищу, а меня-то зачем надо было убивать? Какая им была бы выгода? Неужели просто лень было тащиться со мной до дороги? Видно, так и есть. Мексика, одним словом. Эх, выпить бы сейчас~»

– Говорят, Лука Петрович земляка нашел? – раздался веселый голос у него за спиной.

Он появился бесшумно, словно соткался из воздуха – чернявый, с ранними залысинами и щегольскими усиками, в кожаном жилете на голое тело и матросских просторных штанах. В одной руке у него был глиняный запотевший кувшин, в другой – две кружки.

– Откуда будешь, братишка? Не с Одессы?

– Нет.

– Не поверишь, сколько я в Америке повстречал земляков, и хоть бы кто-нибудь был одесским! Можно подумать, что, кроме нас с Кирой, оттуда никого больше не выпустили! Да, по правде говоря, и нас-то не больно выпускали, мы с ним контрабандой сюда попали. – Он говорил по-русски не совсем гладко, с интонациями вроде техасских. – Будем знакомы. Илья.

– Орлов.

Илья вскинул брови:

– Ну, тогда я Остерман. Или Истмен, как говорили в Нью-Йорке. А хочешь, зови меня по-испански, Гильермо Ориентес. Или запросто, дон Гильермо. Ты, наверно, из военных? У них, я заметил, привычка такая, всех по фамилии называть.

Орлов и в самом деле всех своих однокашников, кадетов-юнкеров, помнил только по фамилиям и только немногих еще и по кличкам. А имена в памяти не сохранились.

– В училище я был «Орлов Черный», – сказал он. – Потому что в моей же роте числился второй Орлов, блондин. А так-то я Павел.

– Это другое дело. Что ты там за бортом держишь?

Орлов показал ему обезглавленную курицу. Остерман расхохотался:

– Узнаю милейшего Петровича! Держу пари, он и ощипывать приказал тебе? И потрошить?

– Только ощипывать.

Илья уселся прямо на палубу, в тень под навес, прикрывавший корму, и закричал:

– Эй, на камбузе!

Из окна кормовой надстройки показалась голова, обвязанная белым платком:

– Чего голосишь-то?

– Не спи, Макарушка, замерзнешь. Принеси-ка нам чего-нибудь. Ну, ты знаешь.

Кок, молодой полусонный парнишка, принес им деревянное блюдо с крупно порезанными лимонами, парой длинных стручков желтого перца и дольками порубленного ананаса. Илья вручил ему курицу и мешок для перьев.

– Тяпнешь с нами?

– Нешто я очумел, по такой-то жаре еще и зельем травиться? – покачал головой кок и удалился.

– По какой такой жаре? – удивился Илья, разливая по кружкам. – Погоды стоят изумительные. Вот дома у меня сейчас жара так жара, не то что здесь. Со знакомством, Паша.

Когда-то Орлов не выносил фамильярности. Этот Илья не имел никакого права называть его Пашей – он не был ни его родней, ни ровесником, он не был даже военным. Но годы, проведенные в Америке, отучили капитана Орлова обращать внимание на условности. Он тут со всеми был на «ты» – с сенаторами и с бандитами, с миллиардерами и с нищими. И в этом «ты» всегда содержалась порция уважения, одинаковая для всех.

Однако сейчас был немного не тот случай. Илья говорил с ним как со старым товарищем. Не фамильярно, а просто тепло. И почему-то это выглядело совершенно естественным. Хотя они встретились пару минут назад.

Орлов подумал, что сегодня, кажется, силы небесные особо чутки к малейшим его прихотям. Враги собирались его убить – но погибли сами. Ни один местный рыбак не отвез бы его – но подвернулась шхуна с земляками. И как раз тогда, когда он возмечтал о выпивке, – появился Илья. С кувшином, полным ледяного джина. «Чем же я заслужил такое благорасположение высших сил?» – подумал Орлов, закусывая лимоном.

– Говоришь, в Одессе сейчас жарче, чем здесь? – произнес он, переводя дух.

– Я не за Одессу. Дома – это в Аризоне. А ты, Паша, где обретаешься?

– Да по-разному.

Илья снова плеснул по кружкам.

– Я тоже по-разному. А точнее?

Они чокнулись, и на этот раз Орлов уже ощутил не только хвойный, но и анисовый привкус джина. «Еще глоток, и все пройдет», – подумал он. До сих пор он не замечал ни запахов, ни вкуса. Напряжение схватки неохотно отпускало его.

– Точнее? Не знаю, что и сказать.

Он стал набивать трубку.

– Курить? На бак, – сказал Илья, показав в сторону носа шхуны.

– Тогда не буду, – усмехнулся Орлов, пряча трубку. – Лень.

– Вот и ладно. Так откуда ты? – Илья подвинул к нему блюдо. – Ты перчики, перчики попробуй. А не хочешь говорить – не говори. Пытать не буду. Я и сам бы не стал о себе первому встречному в подробностях докладывать.

– Да нет, я не скрытничаю. Просто жизнь у меня такая. Кочевая. Сегодня здесь, завтра там. Семью вот оставил в Калифорнии. Сам работаю здесь, на Юкатане. Работал, – поправился он.

– Кем?

– Я нефтяной агент.

– Нефтяной агент? – Илья перестал жевать перец, недоверчиво оглядев Орлова.

– Ну, название-то солидное. А по сути я такой же старатель. Обследуем участки. Если есть признаки нефти, заключаем договор с хозяином земли. Все работы за мой счет. Получится – одна восьмая часть доходов от добычи идет хозяину участка. Не получится – в убытке только я.

– Похоже, на этот раз не больно-то получилось, – заметил Илья.

– Бывало и хуже, – беззаботно махнул рукой Орлов.

Но, глянув поверх борта, понял, что поторопился с выводами.

От берега, нестройно взмахивая веслами, медленно отдалялась лодка. На носу стоял человек в белой шляпе. Отсюда Орлов не мог разглядеть его лица. Но кто еще мог так гордо выставить вперед ногу и скрестить руки на груди? Только полковник Терразас.

Лодка повернула, огибая выступающий из воды костистый гребень рифа. И Орлов увидел, что вместе с полковником в ней находятся двое гребцов.

– ~Нефть, говорят, дело прибыльное, – говорил Илья Остерман. – Да больно грязное. Меня столько раз тянули в нефтяной бизнес. Но я не пошел. Мое дело – лошади. Я люблю, когда все чисто, красиво. Разве есть что-нибудь красивее, чем кони? Кира в таких случаях отвечает, что да, есть. Он помешан на кораблях. Говорит, что некрасивых кораблей не бывает. Некрасивый – значит, неправильно построен, а неправильно построенный быстро тонет. А ты как думаешь?

– Корабли красивы, как лошади, – сказал Орлов.