Белый Бурхан, стр. 182

Словом, представление о «происках внешних и внутренних врагов», инспирировавших появление на Алтае новой религии, должно быть признано не имеющим под собой почвы, несостоятельным. Как же обстояло дело с научной точки зрения? Мы расстались с алтайским обществом в момент его вступления в новый, XX век, когда главным итогом всех социально-экономических и этнических процессов, протекавших на Алтае, стало формирование новой народности «алтай-кижи». К этому времени «молодая народность» уже успела выдвинуть из своей среды ряд ярких личностей, таких, как упоминавшиеся писатель Никифоров и художник Гуркин, или «культурный хозяин» (в сущности, буржуа) Аргымай Кульджин, ездивший в Лондон, разводивший племенных лошадей, мечтавший «всех алтайцев сделать грамотными, как русские», и строивший школы, сотрудничавший с ведущими этнографами Томска и Петербурга. Ростки нового, капиталистического уклада пробивали себе дорогу, способствуя ускорению этнических процессов. Однако всего этого было явно недостаточно, чтобы окончательно выделить население центральной части Алтая из всех существующих родо-племенных групп. Ведь и шаманизм, и родовые культы были по-прежнему сильны и у тех, и у других, хотя и не соответствовали уже новым запросам алтайской народности. Ей был необходим свой, национальный, культ. Он и появился в облике бурханизма, но увы — не успев полностью сложиться в систему, «новая религия» была разгромлена, а затем и опорочена различного рода спекуляциями, о которых здесь было сказано. Вместо глубокого изучения, стремления понять причины, движущие силы, механизм сложения религиозной идеологии нового этноса — через нее старались объяснить острые политические проблемы, сделать бурханизм своего рода «козлом отпущения» при столкновении с теми непростыми явлениями социально-экономических и межнациональных отношений, которые унаследовала наша страна от прежних времен. Стоит ли удивляться, что в таких условиях и сам бурханизм начал быстро «политизироваться», приобретая в своей эволюции все больший оттенок сначала пассивного «недоразвитого национального движения» (В. И. Ленин), а позднее, к 1917 г., принимая националистическую окраску (особенно среди состоятельных верхов и складывающейся национальной интеллигенции)?

Чем же сущностно характеризуется «белая вера», «молочная вера» алтайцев, каковы ее основные «догматы» и обряды? Уже первые исследователи бурханизма обратили внимание на его синкретический характер, на переплетение в нем шаманистских, дошаманских и ламаистских черт Все это вместе взятое может быть сведено к следующей краткой характеристике Важнейшим постулатом бурханизма является отказ от кровавых жертвоприношений, которые, как известно, были неотъемлемой частью шаманского ритуала. Вместо них вводилось возжигание «арчына» (горного можжевельника), кропление (возлияние) молоком, маслом или аракой, повязывание на деревья белых лент или конского волоса, возложение белых, голубых, желтых цветов на жертвенники и т. п. Моления (коллективные!) должны были проходить в определенное время на открытых местах, где нужно было ставить березки и украшать их белыми же лентами (кыйра). В молитвах должно было обращаться к Бурхану, «который живет на небе». Верующие обязаны были ожидать прихода Ойрот-хана — героя, судии и спасителя.

Для раннего бурханизма было типично резкое неприятие шаманизма и шаманистов (вплоть до их избиения, уничтожения бубнов и других атрибутов «камов»). С приверженцами «черной веры» вообще старались не поддерживать никаких контактов. Это и понятно: выйдя из шаманизма, тысячами нитей связанный с ним как с определенной стадией ранней религии, бурханизм был направлен на отрицание своих истоков, стремясь отмежеваться от той системы, которая его, по сути дела, породила. Явление это универсальное, как и всякое иное проявление закона «отрицания отрицания»; таковы же, вспомним, были отношения между ранним христианство и и иудаизмом. Впоследствии, однако, начинается процесс возвращения в «белую веру» собственно шаманистских представлений, разрастается его пантеон, единобожие фактически заменяется политеизмом. Основой бурханизма является все же мощный дошаманский пласт местного происхождения (почитание «эези» — духов-хозяев конкретной местности, слившихся в образ «Алтайдынг-эези» — Хозяина Алтая; обязательное привязывание лент к деревьям на перевалах, у источников как выражение благодарности их «хозяевам», почитание «От-эне» — Матери-Огня, которое здесь даже возрастает; система запретов, связанных с культом огня, поскольку в бурханизме велика роль идеи «ритуальной чистоты»; особое отношение к «арчыну», связанное с представлением об «очистительных» свойствах этого растения, «арчын» вообще становится символом принадлежности к «новой вере»: им обменивались при встрече, его клали в огонь, обеспечивая себе, таким образом, покровительство благих духов и, конечно же, Бурхана) Список такого рода архаизмов можно было бы значительно увеличить.

Исследователям бурханизма не удалось разрешить кажущийся парадокс новая религия с явными ламаистскими элементами возникла на глазах современников отнюдь не в зоне контакта с Монголией (скажем, в Курайской или Чуйской степях), а в глубинном, довольно компактном, географически обособленном регионе. Вместе с тем ламаистский пласт в «белой вере» весьма значителен, к тому же он достаточно «размыт» и не производит впечатления недавно воспринятой новации. Каково же разрешение противоречия? Здесь на помощь снова приходит обращение к историческому пути населения Центрального и Западного Алтая Вспомним, что «Кан-каракольская землица» — ядро будущей народности алтай-кижи — долгое время входила в состав Джунгарии, где ламаизм в качестве государственной религии был принят уже в 1616 г., а проникать туда он стал гораздо раньше. Именно давними традициями ламаизма, «осевшего» в западноалтайских горных степях (Канской, Теньгинской), и объясняется наличие его элементов в бурханизме. Эти элементы, по ряду важных признаков, соотносятся именно с джунгарским (ойратским), а не с восточномонгольским (халхаским) ламаизмом начала XX в. Население области, где спустя три столетия вспыхнет пламя «новой веры», подвергалось ламаистскому воздействию, начиная, по крайней мере, с первой половины XVII в.; известны попытки джунгарских правителей насильственно ввести здесь «желтую веру» (т. е. ламаизм). Помимо исторических документов об этом говорят широко распространенные среди алтайцев сказания о сожжении в прошлом «камов», о том, что «в старину молились по-другому», без кровавых жертвоприношений, зато с молочными возлияниями. Немаловажно, что в XVII–XVIII веках на территории предков алтайцев (Рахмановские ключи), либо вблизи от их кочевьев (на р. Аблай кетке, у современного Усть-Каменогорска) располагались мощные западномонгольские религиозные центры — монастыри. Постоянное взаимодействие с Джунгарией и проникновение ойратов в Горный Алтай еще более усиливали влияние ламаизма. Известную роль в закреплении этой религии здесь сыграло бегство джунгар после разгрома ханства и оседание их на территории былых данников и союзников (кан-каракольцев). Попавши в XVII–XVIII вв. на местную религиозную почву, ламаизм не был воспринят целиком (на это имелись свои причины) Постепенно, в процессе «взаимоассимиляции», он перестал осмысливаться как нечто инородное, адаптировался к местной религиозной среде Будучи поначалу «чужим», поначалу (в период расцвета Джунгарии) навязываемым, за 150 лет ламаизм ойратского происхождения стал восприниматься уже как часть собственной, алтайской культуры инновация стала традицией.

Бурханизм и ламаизм близки по следующим основным признакам признание (особенно в раннем бурханизме) единого божества Бурхана; здесь заметим, что слово это как имя бога издревле известно алтайцам и является универсальным центральноазиатским понятием В ламаизме же Бурханом называют как Будду, так и его изображения Название бурханистских молений — «мургуль» (слово западномонгольского корня) — известное и в ламаистском мире Наименование культовых сооружений бурханистов «куре», «суме» (прямоугольные жертвенники и алтари из дикого камня) — не что иное как «калька» с названий ламаистских монастырей (хурээ, суме) Наиболее ярким воплощением ламаистского влияния является резко изменившееся отношение бурханистов к воде Если шаманисты старались избегать соприкосновений с нею, то адепты «белой веры» широко использовали воду в ритуале (омовения, купания в источниках-аржанах, сопровождавшиеся восхвалениями «целебной», «очистительной» силы воды).